Глава XXVIII

Чарльз I

Раздел I

Достоин все ж оценки он иной.
О стыд! Считаем часто мы порой
Успех достоинством, а вот беду — виной.

Диббин

(1625 г.) Немногие принцы всходили на престол с более радужными видами на будущее, чем Чарльз, и никто из них не сталкивался с большими трудностями, чем он. В самом деле, он взял бразды правления государством в свои руки, будучи неколебимо уверенным в том, что его популярность позволит ему проводить в жизнь любые мероприятия. Он был связан договором, обязывающим его защищать своего зятя, короля Богемии. Этот договор был заключен еще его отцом, и теперь он был вынужден вступить в войну на стороне своего зятя. Однако эту войну легче было объявить, чем изыскать на нее средства. После нескольких отказов палата общин согласилась выделить ему две субсидии, но полученной им суммы не хватало на снаряжение армии.

С целью возместить недостаточность парламентских субсидий Чарльз прибег к испытанному способу вымогательства, практиковавшемуся суверенами в тех случаях, когда они попадали в затруднительное положение. Он приказал взыскать налог, именуемый добровольным (беневоленс), и издал соответствующее постановление о сборе средств для личных нужд короля. Народ был вынужден повиноваться, хотя и делал это с большой неохотой. К дополнительным налогам прибегали многие предшественники Чарльза, но ни один из них не давал санкции на столь открытую несправедливость.

После неудачной экспедиции в Кадикс была сделана попытка снова получить субсидии, на этот раз конституционным путем. Снова был созван парламент, но он оказался еще более непокорным, чем предыдущий, несмотря на все попытки изолировать наиболее популярных лидеров палаты общин путем назначения их шерифами в отдаленные графства. Когда король изложил свои нужды перед палатой и запросил денежной поддержки, общины проголосовали только за три субсидии на общую сумму около 60 тысяч фунтов — средства, далеко не адекватные запросам короля и масштабу войны, которую он собирался вести. Чтобы добыть недостающие средства, он открыто отменил законы, направленные против католиков, надеясь найти поддержку у этой весьма состоятельной части населения, и занял необходимую сумму у знати. Однако деньги поступали в казну слишком медленно. И тогда он пошел на величайшее превышение власти — приказал взимать корабельный налог. Для экипировки флота (по крайней мере, так было объявлено) каждому приморскому городу было предписано с помощью ближайших графств снарядить столько кораблей, сколько ему будет назначено королем. От Лондона, например, было затребовано 20 кораблей. Этот налог в дальнейшем был доведен до таких размеров, что вызвал величайшее недовольство в народе.

Вскоре была объявлена война Франции, и флот под командованием герцога Бэкингемского отправился на выручку Ла-Рошели. Этот французский портовый город, долгое время пользовавшийся привилегиями независимости от королей Франции, стал к тому времени оплотом реформатской религии в стране и потому был осажден внушительной армией французского правительства.

"В великой борьбе с католицизмом все надежды протестантов Англии были связаны с союзом с Францией против австрийских и испанских Габсбургов, но самонадеянная и бездарная политика фаворита привела к тому, что Англия неожиданно оказалась в войне и против Испании, и против Франции одновременно. Французский министр кардинал Ришелье, заинтересованный в союзе с Англией, был убежден в том, что для успешного ведения войны в Европе (против Испании) нужно прежде всего навести порядок у себя в доме, т.е. подавить восстание протестантов в Ла-Рошели. И в 1625 г. англичане даже помогали ему в этом. Но в 1627 г. Бэкингем решил завоевать себе популярность у английских протестантов поддержкой гугенотов в их сопротивлении французскому правительству и объявил последнему войну". — Ф. С. по Дж.Р. Грину.

Экспедиция англичан оказалась столь же неудачной, как и поход к берегам Испании. Герцог так плохо согласовал свои действия с действиями осажденных, что те заперли крепостные ворота и отказались впустить своих союзников, о прибытии и намерениях которых они не были заранее информированы. Далее, вместо того, чтобы атаковать богатый и незащищенный остров Олерон, герцог устремился к острову Ре, который был хорошо укреплен и защищен сильным гарнизоном.

Герцог попытался взять измором гарнизон крепости Сан-Мартин, но она обильно снабжалась провиантом с моря. В это время французы скрытно высадились на другой стороне острова, и Бэкингем был вынужден отступить, причем столь поспешно и беспорядочно, что две трети его солдат были изрублены в куски прежде, чем он успел произвести эвакуацию. Тот факт, что герцог был последним изо всей армии, кто покинул берег острова Ре, является, возможно, свидетельством его личного мужества, но ни в коей мере не компенсацией за позор нации. Во всяком случае для семей погибших доблесть герцога послужила слабым утешением, ибо он был также последним, о ком бы они сожалели.

Тем временем борьба парламента с королем становилась все более ожесточенной. Группа таможенных офицеров была вызвана в палату общин, чтобы дать отчет, по чьему приказу они арестовали товары купцов, отказавшихся выплатить пошлину с веса, которую они считали несправедливой и незаконной. Бароны таможни были подвергнуты строгому допросу относительно указаний на этот счет, а шериф Лондона был даже приговорен к заключению в Тауэре за активную поддержку действий таможенников. Это были смелые шаги, но общины пошли еще дальше, приняв решение расследовать жалобы по религиозным вопросам, и повели борьбу против злоупотреблений, допускаемых церковью.

(1629 г.) В ответ на это король решил распустить парламент, которым он оказался не в силах управлять, и вот, в тот самый момент, когда должен был обсуждаться вопрос о таможенных весовых сборах, спикер палаты сэр Джон Финч поднялся с места и объявил, что король дал ему приказ отложить рассмотрение. Палата ответила на это оглушительным ревом. Спикера затолкали обратно в кресло, где Холлис и Валентайн насильно удерживали его до тех пор, пока не была выработана короткая ремонстрация¹, принятая не обычным спокойным голосованием, а шумным и бурным одобрением. В этом поспешно составленном документе пошлины с веса и стоимости товаров были объявлены незаконными и подлежащими отмене; государственными преступниками объявлялись не только те, кто их взимал, но и те, кто их платил. Заодно с этим врагами государства были объявлены паписты и арминийцы².

Последствиями этой отчаянной выходки явился арест по королевскому приказу сэра Майлса Хобарта, сэра Питера Хэйлмена, а также Селдена, Лонга и Строуда и заключение их под стражу по обвинению в подстрекательстве к бунту. Но та же опрометчивость, которая побудила Чарльза заключить их в тюрьму, толкнула его на то, чтобы даровать им прощение. Сэр Джон Эллиот, Холлис и Валентайн были призваны к ответу перед королевским судом, но они отказались предстать перед высшей инстанцией по делу, относящемуся к компетенции низшей. Поэтому они были приговорены к тюремному заключению на срок, предоставленный на усмотрение короля, штрафу по 1000 фунтов для первых двух и 500 фунтов для последнего, а также обязаны найти поручителей за их лояльное поведение в дальнейшем. Пострадавшие восприняли эти наказания с видом триумфаторов, поскольку за происходящим наблюдало все королевство, а его симпатии были на стороне потерпевших.

Король был до крайности раздосадован упрямством палаты общин, но его ожидал еще более суровый удар, а именно гибель его фаворита, герцога Бэкингемского, павшего жертвой своей непопулярности. Герцог решил еще раз попытаться снять осаду с Ла-Рошели и послал туда своего зятя графа Денби, но и тот вернулся из похода ни с чем. Тогда герцог, твердо решивший смыть с себя позор поражения, лично отправился в Портсмут, чтобы ускорить новую экспедицию и наказать купцов, пытавшихся обмануть корону и нагреть руки на поставках амуниции. При всеобщем недовольстве, которое вызывал этот вельможа, можно было со дня на день ожидать, что кто-нибудь решится на крайние меры, поскольку герцог в глазах многих был заклеймен как тиран и предатель родины.

Этим настроением проникся некий Фелтон, ирландец из хорошей семьи, служивший ранее под командой герцога в чине лейтенанта, но подавший в отставку после того, как ему было отказано в повышении, на которое он рассчитывал после гибели своего капитана на острове Ре. Это был человек от природы мрачный, мужественный и фанатичный. Он верил, что страна страдает от беды, которую он в силах устранить. Поэтому он решил убить герцога и, таким образом, отомстить за личную обиду, а заодно и совершить дело угодное Богу и народу. Воодушевленный этой зловещей целью и ложным патриотизмом, он в одиночку отправился в Портсмут.

В то время, как герцог, окруженный своими приближенными, руководил погрузкой войск на корабли, Фелтон приблизился к нему и, когда герцог обратился с вопросом к одному из полковников, он из-за плеча офицера поразил его в грудь кинжалом. Герцог, успев только произнести: "Этот мужлан убил меня", — упал к ногам полковника и тут же скончался. Никто не заметил ни самого удара, ни того, кто его нанес. Однако на месте преступления была подобрана шляпа, в подкладке которой была зашита бумага с записью обвинений палаты общин против герцога. Было решено, что она, должно быть, принадлежит убийце. Пока шли разговоры о том, кто бы это мог быть, вперед выступил мужчина, который спокойно заявил: " Это я!".

Фелтон с презреньем отбросил всякую мысль о том, чтобы отрицать убийство, которое его прославило. Он пояснил, что считал герцога врагом королевства, заслужившим смерть за свои деяния. Когда же его спросили, по чьему поручению он действовал, он ответил, что нет нужды разыскивать вдохновителей, поскольку единственным советником он считает свою совесть, идти против которой его не может заставить ничто в мире. С такою твердостью он держался до конца, и не было недостатка в людях, которые одобряли не только силу его духа, но и дело за которое он пострадал.

Раздел II

И шли на смерть в страшнейшую из смут,
Не ведая, за что и почему.

Батлер

(1629 г.) Первый шаг короля, оставшегося без министра и без парламента, был вполне разумным. Он заключил мир с двумя державами и тем самым положил конец войне, начатой им без достаточных оснований и не принесшей ему ни выгод, ни славы. Избавившись таким образом от внешних затруднений, он уделил все свое внимание внутренним делам королевства. Для решения этой трудной задачи он подобрал себе двух помощников, которым, однако, отвел второстепенные роли. Это были сэр Томас Уэнтворт, получивший позднее титул графа Страффорда, и Лоод, ставший вскоре архиепископом Кентерберийским.

Лооду было на долгое время отдано на откуп управление церковью. Тем временем король и Страффорд взялись за дела мирские. Вскоре была распространена декларация, в которой давалось понять, что в течение настоящего царствования парламент не будет более созываться. Каждая последующая мера короля лишь подтверждала это намерение. Весовые пошлины продолжали взиматься, причем только королевской властью. Офицеры таможни получили от Совета приказ и полномочия проникать в любой дом, где подозревалось наличие скрытых от пошлины товаров. То и дело заключались компромиссные соглашения с папистами, и вскоре католическая знать стала обычным источником королевских доходов.

Суд высокой комиссии и суд звездной палаты использовали свою власть, не контролируемую никакими законами, против новоявленных поборников свободы. Однако лишения последних приносили им только славу, а правительству — осуждение и презрение народа. Принн, баристер Линкольнской корпорации адвокатов, Бертон, богослов, и врач Баствик были преданы суду за диссидентские выступления, в которых они подвергли резкой и суровой критике церковный церемониал в Англии. Они были приговорены к позорному столбу, отрезанию ушей и штрафу в 5000 фунтов в пользу королевской казны.

Каждый год, каждый месяц, каждый день в этот долгий период, за который ни разу не был собран парламент, давали новые примеры решимости двора покончить с этим органом навсегда. Однако сбор корабельных налогов, будучи тяжелым бременем для народа, воспринимался всеми как национальное бедствие. Это был налог, который, хотя и собирался предыдущими монархами без согласия парламента, но только в такие времена, когда этого требовали интересы государства и крайние обстоятельства.

Джон Хэмпден, состоятельный джентльмен из Бэкингемшира, решил публично высказать свое несогласие с этим налогом и отказался выплатить назначенные ему по оценке его имущества 20 шиллингов. Его дело разбиралось в апелляционном суде в присутствии всех судей Англии. И хотя все судьи, за исключением четырех, вынесли приговор в пользу короны, Хэмпеден получил за проигранное дело более, чем достаточную компенсацию, заслужив сочувствие и одобрение всего народа.

Недовольство и противодействие, с которыми было встречено стремление короля сохранить епископальную систему, казалось, должны были удержать его от попытки внедрить ее в Шотландии, где эта система была еще более ненавистна народу. Когда был издан приказ читать литургию в главной церкви Эдинбурга, шотландцы встретили его возмущением и проклятиями. Бунтарский дух в этом королевстве, где до той поры в определенных рамках поддерживался порядок, достиг к этому моменту такого накала, что стал неудержим. Шотландцы взялись за оружие, и всю страну охватило восстание.

Однако король все еще не допускал и мысли об отказе от своего замысла и столь был одержим идеей королевского права, что твердо верил: одно только имя короля, произнесенное с надлежащей силой, должно вернуть его подданным чувство долга и повиновения. Поэтому, вместо того, чтобы вступить в борьбу с непокорными, он решил заключить с ними договор. Военные действия были приостановлены, и договор был действительно заключен, хотя ни одна из сторон не собиралась соблюдать его условия. Поначалу обе партии согласились было распустить свои армии. Однако после долгих препирательств, после нескольких заключенных и вновь нарушенных договоров обе стороны вновь обратились к оружию и уже ничто, кроме крови не могло удовлетворить соперников.

Развязав таким образом войну, король, как и прежде, испробовал все способы раздобыть средства на ее ведение. Корабельный налог взимался по-прежнему. Взимались (и довольно сурово) и другие произвольные налоги, хотя народ платил их весьма неохотно. Однако этих средств было далеко недостаточно. И вот остался лишь один способ добыть недостающие деньги: давно отвергнутая парламентская помощь.

(1640 г.) Новый состав палаты общин однако нельзя было заставить считать врагами отечества шотландцев, которые отстаивали те же принципы и протестовали против тех же мероприятий, что и англичане. Общины смотрели на них скорее как на друзей и братьев, которые первыми поднялись на защиту своих прав и тем самым подали пример, достойный подражания. Поэтому единственными плодами, которые король сумел пожать в этой ассамблее, были ропот и недовольство. Все налоги, взимавшиеся королем, все способы выколачивания денег из народа, к которым он прибегал, были объявлены злоупотреблением и нарушением конституции. Поэтому король, встретив упреки и обвинения там, где он рассчитывал найти поддержку и удовлетворение своих нужд, был вынужден распустить еще раз парламент (заседавший с 13-го апреля по 5-ое мая и получивший название "короткого парламента") и поискать другой более верный способ решить свои затруднения. Такого способа однако не нашлось, и 3 ноября парламент был созван снова (т. н. "долгий парламент"). На этот раз общины не прекратили заседаний, пока не изменили конституцию.

Не мешкая, они взялись за дело и нанесли удар, который оказался решающим. Вместо того, чтобы рассматривать требование короля о предоставлении ему субсидий, они обвинили королевского премьер-министра Страффорда в государственной измене и передали его на суд палаты пэров. Несмотря на долгую и красноречивую речь, произнесенную им в свою защиту, речь в которой он отвергал все выдвинутые против него обвинения, граф был признан виновным обеими палатами парламента. Королю не оставалось иного выбора, как утвердить это решение. Чарльз, который нежно любил Страффорда, долгое время колебался, не желая выполнить столь ужасную обязанность, как подписание смертного приговора, и всячески пытался избежать или хотя бы отложить ее. Его нравственным мукам положило конец решение самого осужденного лорда. Злополучный вельможа направил королю письмо, в котором изъявил решимость принести свою жизнь в жертву ради примирения короля со своим народом. Далее он добавил, что приготовился к смерти и что добровольная гибель не приносит страданий. Столь благородное и мужественное поведение графа король отплатил лишь тем, что внял его просьбе и подписал смертный приговор. Страффорд был обезглавлен на Тауэр-Хилл, сохраняя присущие ему достоинство и мужество.

После этого всеобщий и яростный порыв к возмездию, охвативший парламент, с полной справедливостью обратился против двух судебных инстанций, созданных самовластьем королей для случаев чрезвычайной необходимости (обычно они бездействовали). Это были суд высокой комиссии и суд звездной палаты. Билль, единодушно утвержденный и общинами, и лордами, отменил обе эти инстанции и тем самым уничтожил две главные и наиболее опасные из прерогатив короля.

В разгар этих событий в северных графствах Ирландии вспыхнуло восстание, сопровождавшееся актами ужасной жестокости и наполнившее тревогой всю империю. Восстание могло быть легко подавлено, но эмиссары короля в Ирландии, стремившиеся нажиться на конфискациях, уверили его в том, что в заговоре и восстании замешаны все католики королевства, и постарались всеми средствами (а точнее самыми порочными средствами) превратить локальный конфликт в гражданскую войну. Много жестоких убийств было совершено обеими сторонами. Религиозный фанатизм еще более распалял и без того яростную политическую вражду. Ненависть, испытываемая к ереси с одной стороны и к папизму — с другой, побуждала людей к совершению и оправданию преступлений, противных человеческой природе.

Разгорелась война, длившаяся несколько лет. В ней участвовали четыре партии, имевшие собственные силы: 1) коренные ирландцы, 2) потомки первых переселенцев из Англии и Шотландии, которых обычно называли "лордами Пэйла" или лордами колонии, 3) роялисты и 4) пуритане, которые выступали в поддержку верховной власти парламента. Эти последние поначалу были слабейшей из партий, но в конце концов торжествовали победу, использовав взаимную враждебность и ошибки остальных партий.

Король, уверенный в том, что его уже подозревают в тайном пристрастии к папизму и что для северо-ирландцев отстаивание его интересов является лишь предлогом для мятежа и разбоя, делал все возможное, чтобы подавить восстание. Однако он был уже не в силах достичь желаемой цели. Коренные ирландцы и лорды Пэйла, не раз обманутые в прошлом, уже не верили королевским обещаниям. Английский парламент с радостью использовал ирландскую войну в качестве предлога для вербовки солдат в свою армию. И все понимали, что распря между королем и парламентом в конце концов будет решена силой оружия. О короле ходили слухи, что он сам подстрекал ирландцев к мятежу. Во всяком случае не было никакой возможности собрать средства для ликвидации угрозы в Ирландии в условиях, когда народ считал, что главная опасность для него таится дома.

И вот в парламенте совершенно открыто воцарил республиканский дух, и, вместо того чтобы исправить ошибки короля, вся парламентская партия решила уничтожить монархию.