ГЛАВА XXIII

ГЕНРИХ VIII

Родился в 1491 году	Вступил на престол 22 апреля 1509 года
Умер 28 января 1547 г.	Царствовал 371/2 лет

РАЗДЕЛ I

(1509 г.) Ни один король не вступал на трон при более благоприятном стечении обстоятельств, чем Генрих VIII, который принял бразды правления государством в возрасте 18 лет. Поскольку в его распоряжении находилась грозная 50-тысячная армия, а война с Францией была в высшей степени желанной для англичан, он решил лично возглавить свое войско для завоевания этой страны.

Он был не единственным, кто угрожал Франции в этот момент; 25-тысячная отборная армия швейцарцев была готова вторгнуться в ее пределы с юга в то время, как Фердинанд Арагонский, которого не мог удержать никакой договор, лишь поджидал удобного момента, чтобы атаковать французов с наибольшей для себя выгодой. Никогда еще Франция не находилась в столь бедственном положении, однако ошибки ее врагов позволили ей сохранить свою безопасность. После внешне эффектной, но мало эффективной кампании между двумя государствами был заключен мир, а Генрих продолжал растрачивать, хотя и в не столь воинственных развлечениях, те огромные богатства, которые были накоплены его отцом совсем для других целей.

Вряд ли опытные министры, назначенные его отцом для руководства государственными делами, одобряли его легкомысленные затеи. Но Генрих перестал с ними консультироваться и доверился, главным образом, Томасу Уолси, будущему кардиналу, который был участником всех его легкомысленных затей. Уолси был из тех министров, которые во всем потакают своим королям; он поощрял любые, самые сумасбродные замыслы, к которым склонялся сангвинический и порывистый характер Генриха.

Уолси был сыном джентльмена из Ипсвича, не находившегося на государственной службе. Его отдали в Оксфордский колледж так рано, что уже в 14 лет он стал бакалавром, причем его в то время не называли иначе, как "мальчиком-бакалавром". По окончании колледжа он быстро стал получать одну ученую степень за другой, пока маркиз Дорсет, детей которого он обучал, не сделал его ректором Лаймингтона. Вскоре после этого он был рекомендован на пост личного капеллана при Генрихе VII. Привлеченный этим монархом к секретным переговорам с Маргаритой Савойской, Уолси к удовольствию короля проявил не только редкие способности и великое прилежание, но и еще более редкую преданность интересам своего господина. Затем король послал его с поручением к императору Максимилиану в Брюссель и был весьма удивлен и раздосадован, когда через три дня увидел его в Лондоне. Король, убежденный в том, что Уолси еще не покидал берегов Англии, начал было сурово отчитывать его за преступную нерадивость и задержку, однако был удивлен еще больше, когда Уолси объявил ему, что он только что вернулся из Брюсселя, успешно уладив все дела и выполнив поручение его величества. Такая расторопность обеспечила Уолси звание декана в Линкольне, и именно в этот момент он был рекомендован кардиналом Винчестерским Фоксом в качестве наставника для юного принца Генри. Втайне Фокс надеялся, что Уолси окажется достаточно талантлив и честолюбив, чтобы вытеснить графа Сэрри, бывшего в то время королевским фаворитом. Фокс не ошибся в своих ожиданиях. Когда юный Генрих воцарился на троне, Уолси был сделан главным королевским советником и имел большие возможности снискать расположение молодого короля, поскольку зарекомендовал себя в одно и то же время и покладистым, и преданным, и предприимчивым. Он не упускал ни одной возможности подобрать ключи к характеру своего господина: он пел, смеялся и танцевал с любым вертопрахом или даже безбожником при дворе. Ни его годы (а ему в то время было уже около сорока лет), ни его духовное звание и религиозность не были ему помехой и ни в чем не ограничивали ни его самого, ни его веселых компаньонов, несмотря на необычайную суровость того времени. Для столь слабого¹ и порочного монарха, как Генрих, приближенные с таким характером были наиболее желанными друзьями, и Уолси вскоре был признан всеми как фаворит N 1, тем более, что ему было полностью доверено руководство администрацией и государственными делами.

Вскоре народ с негодованием увидел, что новый фаворит относится к королю с оскорбительным пренебрежением и ведет себя самонадеянно и высокомерно. Уже давно англичане с завистью и отвращением взирали на заносчивость и неприличные роскошества духовенства. Возвеличение Уолси сделало это сословие еще более ненавистным. Характер человека, оказавшегося теперь на виду у всех, проявил себя с самой худшей стороны. Ненасытный в своем стремлении к обогащению, но еще более роскошествующий в растрачивании своих богатств; обладающий огромной властью, но еще более вольный в своей предприимчивости; жаждущий власти, но еще более ищущий славы; вкрадчивый и обаятельный, обладающий даром убеждать, но в то же время надменный, величественный и властный; высокомерный с равными и приветливый с нижестоящими; деспот для народа и либерал, когда дело касалось его друзей; скорее великодушный, чем умеющий быть благодарным; обладающий редким даром приобретать влияние в общении с кем бы то ни было, но достаточно тщеславный, чтобы не скрывать своего превосходства; таков был Уолси.

С целью как-то отвлечь зависть недовольных его необычайным возвышением, он вступил в переписку с королем Франции Франциском I, который использовал множество ухищрений для того, чтобы сыграть на самолюбии Уолси и, в конце концов, преуспел в этом. В соответствии с пожеланием этого монарха, Уолси уговорил Генриха предпринять путешествие во Францию и согласиться на переговоры с Франциском. Этот дорого стоивший конгресс должен был состояться между Гином и Ардром, т.е. в окрестностях Кале, который все еще принадлежал Англии. Это было как бы маленькой моральной компенсацией Генриху за то, что ему предстояло пересечь море.

РАЗДЕЛ II

(1520 г.) Несколькими месяцами ранее оба короля разослали во все европейские столицы вызов, провозглашающий, что Генрих и Франциск с 14 рыцарями каждый готовы встретиться в турнире на равнинах Пикардии с любыми дворянами, которые примут этот вызов. Теперь оба монарха, разодетые с небывалым великолепием, повторяли свой вызов сидя верхом на лошадях, причем Генриха сопровождали французские, а Франциска -- английские рыцари. Оба короля в это время были молоды, внешне очень привлекательны и весьма горды своей искушенностью в ратном и турнирном деле. Судьями в делах рыцарского искусства были знатные леди, которые могли остановить схватку, когда считали это необходимым. В этом турнире могучий король Франции польстил тщеславию Генриха, позволив ему насладиться незначительным превосходством в турнире².

К этому времени все огромные богатства, накопленные покойным Генрихом VII, были до предела истощены бесконечными маскарадами, преступно легкомысленными развлечениями, а также никчемными договорами и экспедициями. Но молодой король во всем полагался только на Уолси, надеясь, что тот найдет способ снова наполнить его сундуки. И, надо сказать, более подходящей для этого личности было не найти. Первой заботой Уолси было выкачать из народа крупную сумму под видом добровольных пожертвований, причем вымогательство было столь явным, что исключало всякую видимость доброй воли. Генриха же мало беспокоило, каким способом добывались деньги, была бы возможность тратить их в свое удовольствие. Однако его министр в своей попытке собрать эту вымогательскую контрибуцию, натолкнулся на неожиданный отпор. Обобрав, в первую очередь, духовенство и выкачав из него значительную сумму, он обратился за следующим побором в палату общин, однако те предоставили ему лишь половину требуемой суммы. Сперва Уолси был в высшей степени возмущен их скупостью и пожелал быть заслушанным в палате. Но поскольку это нарушило бы форму и конституцию этого высокого органа, ему твердо заявили, что никто не может быть допущен заседать там и вести дебаты, за исключением избранных членов палаты. Это была первая за все время описываемого царствования попытка сделать короля судьей в парламентских дебатах. Уолси первый проложил дорогу, которой к несчастью король вскоре слишком хорошо воспользовался.

До этого управление всеми делами осуществлялось Уолси, поскольку король, пребывавший в объятиях своих фавориток, не обращал внимания на жалобы своих подданных, а кардинал старался оградить его от них, чтобы и далее бесконтрольно править страной. Однако приближался период, когда необъятной власти министра был положен конец. Назревала одна из самых необычных и важных революций, какие когда либо привлекали внимание народа. Речь идет не более и не менее, как о Реформации. Пороки, обман и бесконечные поборы Римской Церкви дошли до предела. В то же время расцвет искусства и науки среди мирян, ускоренный недавним изобретением книгопечатания, подвигнул их на сопротивление этой власти, основанной на обмане.

В 1519 году папой был Лев X, задумавший строительство грандиозной церкви Святого Петра в Риме. С целью добыть средства для этого дорого стоящего строительства он распорядился о дополнительной продаже индульгенций, что уже давно вошло в практику Рима. Эти индульгенции якобы избавляли их покупателей от мук ада, причем такое спасение можно было "обеспечить" не только себе, но и своим родственникам и друзьям, если только не жалеть денег. Главными распространителями и проповедниками индульгенций до поры до времени были августинские монахи³ в Саксонии, извлекавшие из этой доверенности не только авторитет, но и немалые выгоды. Однако, папские министры, подозревая, что августинцы скрывают от них часть выручки, решили передоверить это дело доминиканцам⁴.

Мартин Лютер, профессор университета в городе Витттенберге, был августинским монахом и естественно разделял негодование своих коллег по поводу передачи права на продажу индульгенций другому ордену. Его протест выразился, в первую очередь, в проповедях против действенности индульгенций. Будучи человеком яростного темперамента и поощряемый оппозицией, он начал затем поносить и самого папу. Его советчики и покровители вели его еще дальше: по мере того, как он распространял свои проповеди все шире, с целью подкрепить свои тезисы он вскрыл многие ошибки и злоупотребления Римской Церкви.

Генриху VIII выпала судьба выступить в этом диспуте в качестве активного поборника как той, так и другой стороны. Его отец, который дал ему образование ученого, предоставил ему, тем самым, возможность досконально изучить богословие, бывшее в то время главным предметом школьного обучения. Поэтому Генрих, желая убедить весь мир в своих способностях ученого-богослова, получил у папы специальное разрешение прочесть работы Лютера, которые были запрещены под угрозой отлучения от Церкви, и выступить в защиту семи таинств Св. Фомы Аквинского. Король проявил изрядный талант полемиста и обширные познания в богословии, хотя некоторые полагали, что его перо направлялось в основном рукой Уолси⁵.

Книга, законченная в большой спешке, была послана в Рим на одобрение папы, которое тот естественно не замедлил высказать. Папа был восхищен красноречием и глубиной королевского труда, он сравнивал его с работами Св. Иеронима и Св. Августина и наградил автора почетным титулом "Защитника Веры", ничуть не подозревая, что скоро этот "защитник" станет одним из самых страшных врагов, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться Римской Церкви.

РАЗДЕЛ III

(1527 г.) Генрих вот уже 18 лет был женат на Екатерине Арагонской, которую когда-то привезли из Испании и отдали замуж за его старшего брата Артура, скончавшегося через несколько месяцев после свадьбы. Однако, несмотря на смиренное почтение, которое внешне Генрих оказывал Римской Церкви, его брак с этой принцессой был заключен не без некоторых сомнений и колебаний как в нем самом, так и в народе. Со временем сомнения эти возросли, хотя поначалу, возможно, и не до крайности, по причине гораздо более серьезной, чем вопросы совести.

Среди фрейлин королевы в то время появилась некая Анна Боллейн, дочь Томаса Боллейна, видного дворянина, находившегося в родстве с большей частью знатных вельмож и женатого на дочери герцога Норфолькского. Он не раз оказывал королю услуги, участвуя в ряде посольских миссий. Красотой Анна превосходила всех, кто до сих пор появлялся при этом дворе, где царило сладострастие, а полученное ею в Париже образование было подстать ее внешности. Генрих, который никогда не умел и не хотел сдерживать своих страстей, влюбился в нее с первого взгляда. Однако после нескольких неудачных попыток склонить ее к преступной связи он понял, что не будет иметь успеха иначе, как женившись на ней. И он не замедлил устранить это несущественное в его глазах препятствие. Его супруга давно уже была ему ненавистна, и с целью оправдать свой развод с ней он объявил, что совесть не позволяет ему столь долго находиться в кровосмесительном браке со вдовой его брата. С этим мнимым сомнением он обратился к папе Клименту VII, который был многим ему обязан, с тем, чтобы тот аннулировал буллу предыдущего папы на его брак с Екатериной и объявил бы, что даже власть папы не может нарушить заповедь Священного Писания. Злосчастный папа, не желая согласиться и очень опасаясь отказать, тянул время, то соглашаясь, то затевая спор, то обещая, то отрекаясь от обещанного, в надежде, что страсть короля угаснет в ходе утомительных блужданий в дебрях экклезиастических противоречий⁷.

Однако он ошибся в своих надеждах: Генрих прошел хорошую школу церковной полемики и всегда имел наготове в качестве аргумента для своей точки зрения, мнения или страсти тот или иной текст Священного Писания. В этих длительных и запутанных переговорах, от исхода которых, как казалось Генриху зависело его счастье, он рассчитывал найти горячую поддержку своего фаворита Уолси. Но эти расчеты не оправдались. Уолси оказался перед такой же дилеммой, что и папа. С одной стороны он был бы рад угодить своему хозяину -- королю, от которого он получил множество благ и знаков расположения. Но с другой стороны он опасался вступать в конфликт и с папой, чьим слугой (как кардинал) он являлся в еще большей степени, и кто, помимо прочего, имел возможность и власть покарать его за непослушание. Поэтому он предпочел занять нейтральную позицию и, хотя он был в высшей степени высокомерен, он, тем не менее, полностью уступил в этом вопросе папскому нунцию Камеджио, во всем выражая ему свою почтительность и якобы преклоняясь перед его знанием канонических законов.

Уловки Уолси, пытавшегося тянуть время, были в высшей степени неприятны королю, однако он старался сдерживать свое возмущение до тех пор, пока не смог действовать более решительным и роковым образом. Он уже некоторое время подыскивал себе человека, который не уступал бы Уолси по способностям, но был менее привередлив и хитер. И вот такой человек нашелся. Это был некий Томас Крэнмер, талантами равный, а преданностью королю превосходивший Уолси⁸.

Крэнмер предложил Генриху передать вопрос о правомочности его брака на рассмотрение главным университетам Европы и, тем самым, завоевал королевское доверие, так как в то время университетские казуисты отличались особой щепетильностью в отношении определения степени родства, в пределах которой брак может считаться незаконным.

Найдя, таким образом, замену для Уолси, король уже не столь стеснялся в выражении своих чувств к опальному прелату. Генеральный прокурор получил приказ подготовить против него обвинительный акт, а самому Уолси было приказано сдать Большую Печать. Нетрудно отыскать обвинения против бывшего фаворита, когда он с позором изгнан в отставку, и королевские юристы не подкачали: каталог ошибок и преступлений Уолси становился все более полным. Наконец, он получил приказ очистить Йоркский замок. Все его имущество, вплоть до посуды, было описано и конфисковано в пользу короля. Богатства Уолси оказались больше, чем кто-либо мог предполагать. Вскоре по приказу короля он был арестован графом Нортумберлендом. Начались приготовления к перевозке его из Йорка в Лондон для предания суду. Вначале он противился реквизиции, ссылаясь на звание кардинала, но, увидев непреклонность графа, уже приступившего к исполнению своих обязанностей, сдался и отправился под конвоем как преступник в Лондон, где раньше он сам действовал как король.

На пути он остановился на две недели у графа Шрусбери, где однажды за обедом почувствовал себя плохо. Поскольку были подозрения, что он умышленно отравился, его спешно снарядили в дорогу. Однако, с большим трудом достигнув Лестерского аббатства, откуда его вышли встречать монахи, он сказал: "Отец аббат, я прибыл сюда, чтобы сложить здесь мои кости", -- и приказал немедленно приготовить ему постель. Когда состояние его ухудшилось, к нему для охраны и помощи был приставлен офицер. Незадолго до кончины Уолси сказал ему: "Если бы я служил Богу столь же ревностно, сколь я служил моему королю, он бы не выбросил меня вон с моими сединами. Но это -- справедливая награда за все мои труды, за всю мою службу не Богу, а только моему принцу". Вскоре он умер, мучимый совестью и раскаянием, оставив за собой жизнь, с самого начала замутненную честолюбием и жалкую в своем чрезмерном, но неправом усердии.

Теперь, когда цепь, приковывавшая Генриха к церкви была разорвана, он решил не поддерживать с папой никаких отношений. Поэтому он негласно женился на Анне Боллейн, которую он предварительно сделал маркизой Пембрукской. На церемонии присутствовали только герцог Норфолькский, -- дядя новой королевы, а также ее отец и доктор Крэнмер. Вскоре, как только было установлено, что королева ждет ребенка, Генрих публично объявил о своем браке и, чтобы придать своему неповиновению папе видимость триумфа, проследовал со своей прекрасной невестой по всему Лондону с великолепием, превосходившим все, что было видано до тех пор. Однако, хотя Генрих и порвал таким образом с Римом, он пока еще не примкнул к реформистам.

Тем не менее, поскольку монахи всегда и во всем оказывали ему всяческое неповиновение и сопротивление, он решил сразу же лишить их возможности вредить ему в будущем. В соответствии с этим он уполномочил Томаса Кромвеля, которого он сделал государственным секретарем, разослать во все графства Англии комиссии с целью инспекции монастырей. В задачи этих комиссий входило с исчерпывающей полнотой дать отчет о поведении и симпатиях обитателей монастырей и аббатств. Это поручение было воспринято с энтузиазмом многими придворными, в том числе Лэйтоном, Прайсом, Кэйджем, Питером и Белласисом, которые установили якобы чудовищные беспорядки во многих духовных общинах. Против общин были выдвинуты обвинения. Сейчас трудно судить, справедливыми они были или ложными, но они сопровождались столь шумной кампанией, что восстановили против монахов весь народ.

РАЗДЕЛ IV

(1536 г.) Вскоре после этого были назначены новые расследования и свершились новые репрессии. Король проводил их с такой энергией и со столь сомнительной законностью, что менее, чем через два года он прибрал к рукам все церковные поместья и доходы. Число подвергшихся карам монастырей достигло 645, причем 28 из них возглавлялись аббатами, состоявшими членами парламента. В нескольких графствах было разрушено 90 колледжей, 2374 церкви и часовни, а также 110 госпиталей. Доходы от всех этих учреждений составляли 161 000 фунтов стерлингов, или около 1/20 национального дохода. Поскольку об этих реквизициях поползли самые противоречивые слухи, Генрих позаботился о том, чтобы все, кто мог быть ему полезными, или, наоборот, опасными в случае возникновения оппозиции, получили свою долю в награбленном. Он либо дарил часть конфискованных земель своим ближайшим придворным, либо продавал им эти земли по весьма низким ценам, либо обменивал даже на не очень выгодных для себя условиях эти земли на другие владения.

Взгляды Генриха были затем изложены в государственном акте, который из-за его ужасных последствий получил в народе название "кровавого статута". По этому закону каждый, кто устно или письменно отрицал пресуществление⁹, или утверждал, что церковь обоих типов является необходимой, или что священники имеют право вступать в брак, или что обет целомудрия может быть нарушен, или что тайные мессы не имеют смысла, или что тайные исповеди не нужны, объявлялся виновным в ереси и подлежал смертной казни через повешение или сожжение заживо, смотря по определению суда.

Поскольку народ в то время состоял, главным образом, из приверженцев Римской Церкви с одной стороны и приверженцев Лютера -- с другой, этот закон вкупе с предыдущими указами Генриха имел в виду как тех, так и других, открывая широчайшие возможности для преследования неугодных. И вскоре он дал свои ужасные плоды. Бэйнхем и Билни были сожжены за их оппозицию папству, а сэр Томас Мор и епископ Фишер были обезглавлены по обвинению в отрицании верховенства короля над всей церковью страны, т.е. за отказ признать справедливым "акт о верховенстве", направленный против папства.

Этим религиозно-политическим жестокостям предшествовала¹⁰, однако, жестокость совершенно иного рода, не связанная ни с политикой, ни с религией, но имевшая причиной просто королевский каприз. Анна Боллейн, королева, всегда стоявшая за реформацию, приобрела на этой почве множество врагов из противоположного лагеря. Они только и ждали подходящего случая, чтобы подорвать доверие короля к ней, и такой случай вскоре представился. Король пресытился к этому времени своею страстью. Ведь его влечение к ней определялось только жестокой похотью, которая быстро угасает после того, как наслаждение получено. Теперь он снова влюбился, если можно так проституировать это слово; теперь он томился желанием обладать Джейн Сеймур, которая незадолго до этого стала фрейлиной королевы.

Тем временем враги королевы не теряли времени даром, воздвигая против Анны обвинения -- одно тяжелее другого. Герцог Норфолк, тайный приверженец старой религии, позаботился отыскать нескольких свидетелей, обвинивших ее в преступных связях с некоторыми незначительными придворными. В числе ее предполагаемых любовников назывались четыре имени: Генри Норриса, -- камердинера, Уэстона и Бриэртона, -- придворных королевской опочивальни, и Марка Смитона, музыканта. Вскоре все четверо предстали перед судом в Вестминстер- Холле. Смитон, которому было обещано прощение, если он сознается в преступной связи с королевой, дал себя уговорить, однако ни разу не предстал перед ней на очной ставке. Поэтому, когда его казнили вместе с остальными, то данное обстоятельство позволило ей снять с себя это обвинение. Норрис, который одно время был в большом фаворе у короля, тоже получил предложение спасти себе жизнь признанием в преступной связи с королевой и обвинением ее в измене королю, но с презрением отверг эту сделку и встретил смерть, настаивая на невиновности королевы и самого себя.

После этого королева и ее брат предстали перед судом пэров по обвинению в кровосмесительной связи, однако, какие доказательства этого преступления были им предъявлены, осталось неизвестным. Главным свидетельством против него, как говорили, было то, что кто-то видел, как он в присутствии нескольких лиц позволил себе облокотиться на ее кровать. Одно из обвинений против Анны заключалось в том, что она якобы говорила своим приближенным, что ее сердце никогда не принадлежало королю, что было квалифицировано как злословие против трона и нарушение закона, который гласил: "любое злословие против короля, королевы, или их детей является государственным преступлением".

Бедная королева, у которой, конечно же, не нашлось ни одного защитника в Совете, защищала себя сама, проявляя при этом как изрядное знание законов, так и замечательное присутствие духа; присутствующие не могли не признать ее невиновной. На все выдвинутые против нее обвинения она давала исчерпывающие, четкие и убедительные опровержения. Однако, власть и авторитет короля не подлежали контролю; она была признана виновной и приговорена к смертной казни через отсечение головы или сожжение заживо -- по усмотрению короля.

Утром того дня, когда была назначена казнь, приговор был смягчен и было объявлено, что она должна быть обезглавлена. После этого она послала за Кингстоном, хранителем Тауэра и, когда тот пришел, сказала: "Мистер Кингстон, я слышала, что меня еще не казнят до полудня, о чем я очень сожалею, так как я надеялась умереть к этому времени и освободиться от этой мучительной жизни." Хранитель хотел ее успокоить, заверяя, что боль будет весьма непродолжительной. Она отвечала ему: "Я слышала, что палач очень опытен," и, обхватив свою шею пальцами, добавила: "у меня ведь такая тонкая шея".

Когда ее отвели на эшафот, то не желая подвергать свою дочь Елизавету опасности, она постаралась не разжигать ненависти к ее палачам и довольствовалась признанием того, что идет на смерть, так как была приговорена по закону. Она никого не обвиняла и ничего не говорила о том, на каком основании была осуждена; она лишь сердечно помолилась за короля и назвала его " самым великодушным и благородным из принцев", сказав, что он всегда был для нее "добрым и милостивым повелителем", и что "если кто-либо сочтет нужным обсуждать ее дело, она желает ему предположить лучшее".

Анна была обезглавлена палачом из Кале, который был специально вызван оттуда как самый опытный и искусный палач Англии. На следующий же день после казни король женился на Джейн Сеймур. Его жестокое сердце ничуть не было тронуто злосчастной судьбой совсем недавнего предмета его нежнейшей привязанности. Он даже приказал парламенту дать ему развод с Анной Боллейн между приговором и казнью с тем, чтобы объявить свою единственную дочь от этого брака Елизавету незаконнорожденной, как он до этого поступил с Марией, -- единственной дочерью от его брака с Екатериной Арагонской.

РАЗДЕЛ V

(1537 г.) В разгар этих потрясений костры Смитфилда запылали с небывалой жестокостью. Сторонники папы и последователи Лютера, -- все в равной степени были объектом королевской мести и религиозных гонений. В результате бесчисленных изменений в национальной системе верования, в большинстве случаев произведенных самим королем, мало кто знал, что думать и что исповедывать. Люди и рады были следовать его доктринам, какими бы непоследовательными и противоречивыми они ни были, но поскольку сам король постоянно менял эти доктрины, его подданные не успевали сориентироваться, так быстро он шарахался из стороны в сторону.

Томас Кромвель, вознесенный капризом короля и из сына простого кузнеца ставший одним из главных королевских фаворитов (ведь тираны всегда выбирают себе фаворитов из нижайших сословий!), и новый архиепископ Кэнтерберийский -- Крэнмер -- оба всемерно поддерживали реформацию. С другой стороны епископ Винчестерский Гардинер вместе с герцогом Норфолькским тянули короля назад, к его первоначальной вере. В действительности же Генрих не подчинялся ничьему влиянию. Его гордыня столь долго разжигалась лестью придворных, что он считал себя вправе регулировать вопросы вероисповедания всего народа, руководствуясь лишь собственным мнением. Вскоре не менее пятисот дворян были заключены в тюрьму по обвинению в нарушении статей "кровавого статута" и могли надеяться лишь на милосердие Кромвеля. Лэмберт, школьный учитель, после публичного диспута с королем в Вестминстер- Холле был сожжен заживо, а в 1540 году доктор Барнс, руководивший казнью Лэмберта, познал на своей шкуре суровость "кровавого статута": за обсуждение теологических вопросов он по парламентскому биллю, без всякого суда был приговорен к сожжению заживо на том же месте, что и Лэмберт. Впрочем, вместе с Барнсом были сожжены и его оппоненты Джерард и Джером. Трех католиков (Абеля, Фидерстона и Пауэлла) приговорили к казни по аналогичному обвинению, причем было объявлено, что "наиболее злостная часть их преступления заключается в том, что они женаты на таких же отъявленных еретичках, как и они сами".

Во время этих ужасных событий Генрих размышлял о том, как бы ему жениться еще раз, поскольку Джейн Сеймур умерла при родах. Росле недолгих переговоров на континенте он заключил брачный контракт с Анной Клевской, желая тем самым укрепить союз с германскими князьями -- протестантами. Однако его отвращение к новой королеве, возникшее при первой же очной встрече, усиливалось с каждым днем, и, в конце концов, он решил избавиться и от нее, и от своего первого министра Кромвеля, навязавшего ему этот неудачный брак. (Целью Кромвеля при заключении этого контракта было поддержать дело реформации путем утверждения на троне королевы-протестантки). Вскоре неприязнь короля к новой королеве получила новое обоснование: ему приглянулась Катарина Говард, как и Анна Боллейн, племянница герцога Норфолькскогоо. Единственным способом удовлетворить новую страсть было, как и в предыдущих случаях, заставить царствующую королеву освободить место для новой претендентки.

Надо сказать, что герцог Норфольк был давним и смертельным врагом Кромвеля и поджидал лишь удобного случая, чтобы свалить своего соперника. Поэтому он постарался использовать чары своей племянницы для свержения фаворита, и, когда недовольство короля последним созрело, герцог легко получил от него приказ арестовать Кромвеля по обвинению в государственной измене. Едва стало известно, что Кромвель впал в немилость, все его бывшие друзья отвернулись от него. Один лишь Крэнмер написал Генриху мужественное письмо в защиту опального министра, письмо, на которое ни один другой человек в королевстве не осмелился бы. Тем не менее, Кромвель был обвинен парламентом в государственной измене и, не получив возможности сказать и слова в свою защиту, осужден на смертные муки, установить которые предоставлялось самому королю. Когда Кромвеля вели на эшафот, он, заботясь о безопасности своего сына, воздержался от деклараций о своей невиновности; он благодарил Бога за то, что тот карает его грехи смертью, признался на исповеди, что был совращен с пути истинного, и заявил, что умирает, вернувшись к католической вере.

Но мера жестокостей Генриха еще не была полной. Поначалу он чувствовал себя очень счастливым со своей новой женой и был до такой степени очарован ее достоинствами, что публично благодарил Бога за данное ему счастье и требовал от своих священнослужителей присоединиться к его благодарственным молебнам. Однако счастье это продолжалось недолго; однажды, когда король находился в Йорке, где должны были состояться его переговоры с шотландским королем, в Лондоне Крэнмера дожидался некий человек по имени Лэсселс. Его сестра, служившая у вдовствующей герцогини Норфолькской, предоставила ему удивительную информацию о супружеской неверности новой королевы. На первых допросах королева отрицала свою вину, но когда ее обвинили ее же сообщники, призналась, что имела любовные связи до брака. Однако она категорически отказывалась признать, что опозорила честь короля после вступления с ним брак. Тем не менее, три фрейлины королевы, посвященные во все ее секреты, продолжали утверждать, что она виновна, а некоторые из них делали такие признания, что, казалось, хотели всячески преувеличить ее грехи. Угодливый парламент, заслушав материалы допросов королевы и запись ее признания, недолго думая, признал ее виновной и заслуживающей смертной казни. На ту же участь по определению парламента были осуждены леди Рочфорд, -- сообщница королевы в ее похождениях, вдовствующая герцогиня Норфолькская, -- бабка королевы, ее отец, мать и девять других родственников как люди, посвященные в ее распутства. С этой петицией парламента король милостиво согласился, и все обвиняемые были приговорены к смерти согласно акту о государственной измене, который одновременно объявлял на будущее, что "сокрытие сведений или знаний о неверности будущей королевы является преступлением". Было также закреплено специальным актом, что если король женится на женщине, которая до этого состояла с кем-либо в любовной связи, то ее следует считать виновной в измене, если она заблаговременно не откроет свою вину. Народ смеялся над этими абсурдными постановлениями и поговаривал, что отныне королю лучше всего подыскать себе вдовушку.

После того, как все эти акты были утверждены (причем наиболее удивительным было то, что люди, заседавшие в парламенте позволили склонить себя к утверждению этих актов), королева была обезглавлена на Тауэр -Хилл вместе с леди Рочфорд, которая не встретила в народе большого сочувствия, так как сама заварила эту кровавую кашу.

РАЗДЕЛ VI

(1543 г.) Примерно через год после казни Катарины Говард Генрих женился в шестой и последний раз, женился в полном соответствии с шутливым предположением своих подданных на вдове по имени Катарина Парр, женщине благоразумной и добродетельной. Она была вдовой покойного лорда Лэтимера и уже немолодой женщиной. Ей удалось осторожностью и тактом несколько усмирить капризный характер тирана в семейной жизни.

Однако по отношению к своим подданным король оставался столь же грозным, как и раньше. Последнее время он страдал от язвы на ноге, боль от которой в сочетании с его дородностью и наступающим одряхлением обострила его раздражительность и вспыльчивость до такой степени, что редко кто из его ближайшего окружения приближался к нему без страха. В это время для человека, рискнувшего разойтись с королем во мнении, как справедливо предполагалось, надежды на прощение не оставалось.

Хотя его здоровье быстро ухудшалось, его неумолимая жестокость проявлялась не реже, чем в прошлом, и обрушивалась на всех без разбора: то на католиков, то на протестантов. Последними жертвами необоснованных подозрений тирана были герцог Норфольк и его сын Генри Говард, граф Сарри. А ведь герцог служил королю долго и преданно, проявляя при этом большой талант. Его сын также подавал большие надежды, выделяясь самыми разнообразными достоинствами и преуспевая на всех поприщах: в учебе, при дворе, на военной службе, он превосходил всех в военных упражнениях, бывших тогда в таком почете; он всячески поддерживал изящные искусства, в которых и сам немало преуспел. При этом замечательно то, что он был первым, кто довел наш английский язык в поэтических упражнениях до известной степени совершенства. В своих сонетах он воспевал прекрасную Джеральдину¹¹, отстаивая ее превосходство в красоте повсюду, где об этом заходил разговор. Однако перечисленные достоинства не спасли его от подозрений Генриха; будучи отстранен от управления Булонью, он обронил несколько неосторожных фраз, выражавших его презрение к королевским министрам. А к этому времени все семейство Норфольков было неприятно королю из-за недавней измены ему Катарины Говард, -- казненной королевы. Так или иначе, были отданы тайные приказы об аресте и отца, и сына. Оба были арестованы в один и тот же день и заключены в Тауэре. Поскольку Сарри был членом только палаты общин, суд над ним был более скорым. Что же касается доказательств вины, то нашлось немало осведомителей, достаточно подлых, чтобы предать и тайны доверительных бесед, и родственные связи. Среди выступивших против Сарри обвинителей были и его родная сестра, вдовствующая герцогиня Ричмондская, и его самый близкий друг Ричард Саутвелл, обвинившие его в неверности королю.

Создается впечатление, что в то ужасное время во всей нации не сохранилось ни чести, ни верности. Сарри отмел все обвинения и вызвал обвинителей на поединок. Однако, и в этом ему было отказано. Самым серьезным обвинением было то, что Сарри на своем щите начертал герб Эдуарда Исповедника, что само по себе дало повод заподозрить его в тайном стремлении завладеть короной. На это обвинение он не дал ответа, да и какой ответ мог бы его спасти в тех условиях, когда ни парламент, ни судебное жюри не руководствовались иными аргументами, нежели королевская воля. Поэтому молодой вельможа, несмотря на красноречивую и мужественную защиту, был обвинен в государственной измене и приговорен к казни, которая тут же была совершена на Тауэр-Хилл.

Тем временем герцог пытался смягчить гнев короля письмами, в которых выражал полную покорность, но напрасно: сердце этого монстра редко поддавалось добрым чувствам. Парламент, собравшийся 14 января 1547 года, обнаружил уже готовый акт об измене, составленный заранее против герцога, поскольку были сомнения, удастся ли обвинить его при честном слушании в палате пэров. Смертный приговор был утвержден и немедленно отправлен лейтенанту Тауэра. Герцог приготовился к смерти. Следующее утро должно было стать последним в его жизни. Но случилось событие, возымевшее большие последствия для всего королевства и отменившее назначенную казнь.

Король уже некоторое время находился на волоске от смерти, и состоявшие при нем придворные видели неизбежность его кончины. Боль в ноге стала особенно нестерпимой и вместе с чудовищной полнотой приковала его к постели. Это привело его в такую же ярость, какой был бы охвачен скованный цепью лев. Ранее он был суров и жесток. теперь он стал ужасен. В таком состоянии он провел последние 4 года своей жизни, внушая всем страх и мучая самого себя, так как его придворные, опасаясь навлечь на себя гнев своего государя, были заняты, в основном, тем, как бы накликать беду друг на друга.

Поэтому он терзался страданиями, не ведая о приближающемся конце, так как никто из приближенных не решался открыть ему правду, памятуя о том, что слишком многие были казнены за предсказание смерти короля. Но однажды сэр Энтони Денни открыл умирающему страшную правду, и тот, вопреки ожиданию, воспринял это известие с выражением благодарности. Его муки и раскаяние в этот момент были сильнее, чем это можно выразить. Он пожелал, чтобы послали за архиепископом Крэнмером, но когда прелат вошел к нему, он не мог говорить. Крэнмер попросил его подать какой-нибудь знак того, что он умирает во Христовой вере. Король скрестил руки на груди и тут же умер на 37-ом году своего царствования и на 56 ом году жизни.

Многие короли были тиранами из-за оппозиции или мятежа; некоторые -- вследствие влияния фаворитов; третьи, -- выражая интересы какой-либо партии, но Генрих VIII был жесток исключительно по своей развращенной натуре; жесток в управлении, жесток в религиозной борьбе, жесток в семейной жизни. Наши богословы положили немало стараний на то, чтобы как-то реабилитировать характер этого жестокого принца, уверяя, будто его поведение и наша реформация имеют между собой какую-то связь. Нет ничего более абсурдного, чем защищать одно другим. Самые благородные побуждения не оправдывают порочные средства. Ужасно и то, что некоторые люди искренне считают жестокость и несправедливость необходимыми условиями нашего святого искупления.

"Вспыльчивость короля стала настолько неуправляемой, что многие пали ее жертвами. Его королева, которая ухаживала за ним с трогательными нежностью и заботой, как будет видно из следующего рассказа, едва не разделила их участь.

Излюбленной темой Генриха было богословие, и вот однажды Катарина неосторожно попыталась выдвинуть какие-то возражения против его аргументов. Генрих, сам усиленно поощрявший ее осмелиться и разойтись с ним во мнении, пожаловался на ее упорство епископу Винчестерскому Гардинеру, бывшему в то время канцлером. А тот, в свою очередь, представил ему королеву опасной еретичкой и постепенно распалил ярость короля до такой степени, что последний приказал ему заготовить указ об аресте королевы за государственную измену. К счастью этот документ попал в руки одного из друзей королевы, который немедленно поставил ее в известность об этом. На следующий день, нанося обычный визит королю и увидев, что он хочет заставить ее вести диспут на богословские темы, она скромно отклонила это предложение, сказав, что бедной женщине не пристало спорить с тем, кто превосходит всех умом и образованием и наделен властью повелевать не только ею, но и всем миром; а если она когда и осмеливалась возражать против выдвинутых им тезисов, то только ради того, чтобы занять его беседой и отвлечь его от нестерпимой боли. Эта своевременная лесть внезапно оживила в нем былую привязанность к ней, и когда канцлер, сопровождаемый стражей вошел, чтобы арестовать королеву, Генрих грубо одернул его, назвал мошенником, дураком и животным и приказал ему убираться прочь." (Из книги де Мольвиля "Великобритания")

СУВЕРЕНЫ СОВРЕМЕННИКИ ГЕНРИХА VIII

Папы Римские: Юлий II -- 1503, Лев X -- 1513, Адриан VI -- 1522, Климент VII -- 1523, Павел III -- 1534;

Императоры Германии: Максимилиан I -- 1493, Карл V¹² -- 1519;

Императоры турок: Баязет II -- 1481, Селим I -- 1512, Сулейман II -- 1520;

Короли Франции: Людовик XII -- 1498, Франциск I -- 1515;

Короли и королева Испании: Филипп I -- 1504, Хуана Безумная -- 1506, Карл I -- 1516;

Короли Португалии: Эммануэль -- 1495, Жуан III -- 1521;

Короли Дании и Швеции: Иоанн -- 1481, Кристиан II -- 1513;

Короли только Дании: Фредерик I -- 1524, Кристиан III -- 1534;

Король Швеции: Густав Ваза¹³ -- 1522;

Короли и королева Шотландии: Джеймс IV -- 1488, Джеймс V -- 1513, Мария Стюарт -- 1542;

Великие князья Московские: Василий III -- 1505, Иван IV Грозный -- 1533 ( с 1547 года -- царь¹⁴)

ВЫДАЮЩИЕСЯ ДЕЯТЕЛИ:

Томас Крэнмер (1489 -- 1555) -- архиепископ Кэнтерберийский, кардинал Уолси (1471 -- 1530) и сэр Томас Мор (1480 -- 1535) -- лорды-канцлеры; лорд Томас Кромвель (1490 -- 1540) -- государственный секретарь; Гардинер (1490 -- 1555) -- епископ Винчестерский; Генри Говард, граф Сарри; Николас, лорд Во; Джон Бушье, лорд Бернерс; Джордж Боллейн, виконт Рочфорд; Джон, лорд Ламли; Эдуард, лорд Шеффилд; настоятель Коллет¹⁴

Уильям Тиндэйл (1500 -- 1536) -- переводчик библии.

От переводчика: Здесь автор книги пропустил одного архиепископа Кэнтерберийского, а именно Уильяма Уорхэма, который был действительно выдающимся деятелем, поборником просвещения, другом и покровителем Эразма Ротердамсого и Томаса Мора, а также одного лорда-канцлера -- Томаса Одли, но, самое главное, недопустимо мало сказал о подлинно великом человеке -- ТОМАСЕ МОРЕ и даже неточно указал год его рождения (Мор родился 6 февраля 1478 года).

Его "Утопия", произведшая огромное впечатление на его просвещенных современников, в том числе, на Эразма Ротердамского, явилась одной из первых моделей справедливого общества и источником социалистических идей. Однако величие Мора, по настоящему осознанное только в XX веке (в 1934 году Мор был канонизирован английской церковью), это величие не только просвещенного ума, но и величие духа. Томас Мор не был революционным борцом за свои идеи, скорее он был противником революций, поскольку уважал законность и порядок и был глубоко религиозным человеком. Но в условиях, когда, как пишет Голдсмит, "во всей Англии, казалось, были утрачены совесть, порядочность и верность", он проявил несокрушимую твердость в отстаивании своих принципов. Еще при Генрихе VII, в бытность свою членом, а потом спикером палаты общин, он при всем своем уважении к власти не раз проваливал королевские проекты сбора налогов, которые он считал несправедливыми.

Когда юный Генрих VIII воцарился на троне, Мор, как и вся просвещенная Европа, возлагал на этого блестяще образованного принца большие надежды как на просвещенного монарха. Сам Генрих тоже всячески привечал Мора и старался привлечь его и как приближенного, и как администратора. Когда же он порвал с Римом и объявил себя главой христианской церкви в Англии, Мор ушел в отставку. Поскольку моральный авторитет Мора во всей Европе был очень велик, Генрих считал необходимым склонить его на свою сторону и в этом вопросе. Поэтому от Мора под угрозой смертной казни потребовали подписать присягу королю как духовному владыке Англии. Однако, он предпочел смерть отступлению от своих принципов и отказался поставить свою подпись под текстом присяги. Давление на него оказывалось в течение почти двух лет, причем во все более ужесточающихся условиях, но даже в тюрьме, даже после вынесения ему смертного приговора, когда ему объявили, что он получит немедленное прощение короля, если уступит и даст требуемую присягу, он устоял и мужественно встретил смерть на эшафоте. (Ф.С., в основном, по статье Н.И. Осиновского "Жизнь и Творчество Томаса Мора")