ГЛАВА XXV

МАРИЯ
(по прозвищу КРОВАВАЯ)

РАЗДЕЛ I

В народ, что суеверием объят,
Жестокой черствости проник тлетворный яд.

Аноним

(1553 г.) После смерти Эдуарда две кандидатки предъявили свои претензии на корону: Мэри (Мария), дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской, полагавшаяся на законность своих прав, и леди Джейн Грей, указанная в завещании покойного короля как его преемница и опиравшаяся на поддержку своего свекра, герцога Нортумберлендского.

Мэри была ревностной католичкой и убежденной сторонницей папы как носителя верховной власти на Земле. Она выросла среди церковников и была воспитана в духе фанатичной преданности католической вере. Отказу от нее она предпочитала мученичество. Поскольку она долгое время прожила в строгой изоляции, она стала замкнутой и мрачной. Даже при жизни своего отца, она, рискуя жизнью, с решимостью и упорством фанатички хранила верность своим идеалам и отказывалась признать его церковные нововведения. Ее фанатизм сделал ее яростной в борьбе за свои религиозные убеждения, и она была предана папистской части духовенства, которая поддерживала в ней эти убеждения

С другой стороны, леди Джейн Грей была предана делу Реформации и, хотя ей было только 16 лет, ее разум и взгляды достигли такой степени зрелости, какая отмечает лишь очень немногих. Все историки сходятся в том, что основательность и глубина ее мировоззрения, умноженные непрерывным совершенствованием, сделали ее чудом своего века. Джейн долгое время находилась в неведении относительно планов и происков ее сторонников. Когда она узнала о них, то разразилась морем слез, казалась безутешной в своем горе и уступила мольбам Нортумберленда и своего отца только после долгих и упорных уговоров; уступила с превеликой неохотой. По всему королевству были разосланы указы, провозглашающие ее королевой, но если где этим указам и повиновались, то делали это весьма неохотно. Когда провозглашение ее королевой состоялось в Лондоне, то народ встретил это известие без всяких признаков радости. Вместо аплодисментов люди выражали неодобрение и даже презрительную неприязнь¹.

Тем временем Мэри, которая встретила весть о смерти короля в Кеннинг-Холле, в Норфолке, куда она была перед этим сослана, разослала всем крупным городам и всем вельможам циркулярное письмо, напоминающее о ее правах и требующее без промедления признать ее королевой. Вскоре ее претензии на корону стали неоспоримы, поскольку в ее распоряжении оказалась 40-тысячная армия, тогда как приверженцы Нортумберленда проявляли нерешительность, да и сам герцог не горел желанием вести их в бой.

Леди Джейн, убедившись, что ее дело проиграно, с чувством удовлетворения отреклась от короны, которая была в ее руках лишь 10 дней, и удалилась вместе с матерью в свое родовое поместье. Нортумберленд, понимая всю отчаянность своего положения и видя, что ему не преодолеть мощную волну народной оппозиции, попытался покинуть королевство, но был задержан отрядом своих же наемников, которые заявили ему, что он должен остаться на месте, чтобы оправдать их выступление против законного суверена. Обложенный, подобно зверю, со всех сторон, он сдался Марии и был тут же казнен. Против леди Джейн и лорда Гилфорда также был вынесен приговор, но без намерения привести его в исполнение немедленно.

Мария, вступившая в Лондон почти без кровопролития, была с радостью провозглашена королевой и мирно утвердилась на троне. Гардинер, Боннер, Визи, Тонстэйл, Дэй и Хит, тяжело пострадавшие в предыдущее царствование за свои католические убеждения, были освобождены из тюрьмы, полностью оправданы в предъявленных им в свое время обвинений и восстановлены во владении своими поместьями.

Казалось, такое приятное начало предвещает благополучное и счастливое царствование, но вскоре радужные иллюзии были рассеяны. Мэри была мрачной фанатичкой, преисполненной решимости вернуть прежнюю власть духовенству. Она вновь ввергла королевство в море ужасов, из которого страна, казалось, только начала выбираться.

Парламент, созванный вскоре королевой, был готов поддержать все намеченные ею мероприятия. Он одним махом отменил все указы двух предыдущих монархов в отношении религии. Вся религиозная система была возвращена в то состояние, в котором она находилась в начале царствования Генриха VIII. Поскольку в стране было полностью восстановлено католичество, министры королевы решили укрепить ее власть католическим браком и стали подыскивать ей подходящего жениха. В конце концов выбор пал на испанского принца Филиппа, сына знаменитого Карла V. Во избежание нежелательных протестов в народе, статьи брачного договора были составлены так, чтобы максимально соблюсти интересы и честь Англии. В некоторой степени это успокоило начавшиеся было волнения, вызванные известием о таком браке.

Однако недовольство народа все же возросло до такой степени, что началось восстание, возглавленное Томасом Уайетом. Оно было быстро подавлено, Уайет взят в плен, приговорен к смерти и казнен вместе со своими приспешниками. Но то, что вместе с Уайетом были казнены леди Джейн Грей и лорд Гилфорд Дадли, которые были нисколько не повинны в этом восстании, вызвало в народе ропот и сочувствие к несчастным.

Спустя два дня после ареста Уайета леди Джейн и ее муж получили приказ приготовиться к смерти. Леди Джейн, которая задолго до этого предвидела такую угрозу, нисколько не удивилась приказу и встретила его с героической стойкостью. Узнав о том, что для приготовления к смерти ей предоставлено три дня, она лишь огорчилась столь долгой отсрочкой. За день до казни ее муж выразил желание повидаться с ней, но она отказалась от свидания, так как опасалась, что не выдержит мучительной нежности последнего перед вечной разлукой прощания. Вначале планировалось совершить их казнь за пределами Тауэра, однако юность, красота и невиновность осужденных могли побудить народ к восстанию. Поэтому последовал приказ казнить их в стенах крепости. Первым на плаху отвели юного Дадли. Когда же к месту казни препровождали леди Джейн, навстречу ей попались офицеры Тауэра, несшие обезглавленное и истекающее кровью тело ее мужа к часовне, где его должны были захоронить.

На эшафоте она произнесла речь, в которой заявила, что ее вина не в том, что она пыталась завладеть короной, но в том, что она не воспротивилась планам своих сторонников с должной решительностью. Она сказала также, что грешна не столько в честолюбивых замыслах, сколько в дочерней покорности; что она с готовностью принимает смерть как единственное искупление, которое она может принести за нарушение спокойствия в королевстве. Она выразила готовность своей смертью показать, что невиновность сама по себе не оправдывает ущерба, который по твоей вине может быть нанесен государству. После всего сказанного она позволила своим служанкам раздеть себя и с полным самообладанием подставила шею под топор палача.

Во главе тех, кто поощрял все эти насилия, были Гардинер, епископ Винчестерский, и кардинал Поль, вернувшийся из Италии. Последний, по своему рождению тесно связанный с королевской фамилией, всегда был ревностным последователем католицизма и не раз вызывал неудовольствие и гнев Генриха VIII тем, что не только отказывался поддерживать его мероприятия, но и открыто выступал против них. За это он был обласкан папой и теперь вернулся в Англию в качестве папского легата.

Гардинер был человеком другого склада. Его главной целью было угодить тому, кто находился на троне, и он не раз показывал примеры расчетливого конформизма.

РАЗДЕЛ II

Для Мэри стало спортом -- на кострах
Сжигать еретиков и сеять страх,
И, наслаждаясь видом тех костров,
Епископ Боннер танцевать готов.

Каупер

(1555 г.) Новая религиозных преследований началась мученической гибелью Хупера, епископа Глостерского, и Роджерса, настоятеля собора Св. Павла. Они были подвергнуты допросу членами комиссии, назначенной королевой, с лордом-канцлером во главе. Сандерс и Тэйлор, два других священника, отличившихся при осуществлении Реформации, были следующими жертвами.

Боннер, епископ Лондона, разжигаемый ненавистью к реформаторам и алчностью, дал теперь волю своей мстительной злобе. Казалось, он испытывает удовольствие при виде мук страдальцев. Королева же в своих посланиях призывала его не допускать ни жалости, ни промедления в его "богоугодных" делах. Вскоре по ее приказу были приговорены к казни Ридли, епископ Оксфордский, и благородный Лэтимер, епископ Уорчестерский. Ридли был одним из наиболее видных и способных деятелей реформации. Его набожность, ученость и моральная твердость восхищали его друзей и внушали страх врагам. В ночь перед казнью он пригласил к себе для прощальной беседы мэра Оксфорда с супругой, которые не могли сдержать слез горя и сожаления. Сам же Ридли в свой смертный час казался абсолютно спокойным, внутренне собранным и удовлетворенным. Когда его привели к столбу для сожжения, он увидел своего друга Лэтимера. Из всех прелатов своего века Лэтимер был наиболее почитаем за его благочестие и простоту обращения. Он никогда не опускался до придворной лести, и его суровых отповедей боялись все, кто их заслуживал, какой бы пост они не занимали. Проповеди Лэтимера, сохранившиеся до наших дней, показывают его образованность и мудрость. Кроме того, в них чувствуется такие искренность и убежденность, какие трудно найти где-нибудь еще. Когда Ридли начал подбадривать своего старого друга, Лэтимер, в свою очередь, продемонстрировал замечательное присутствие духа. "Мужайся, брат, -- прокричал он, -- сегодня мы разожжем в Англии такие свечки, которые не угаснут никогда, как никогда не угаснет моя вера в Бога!"

Появился католический священник, начавший читать проповедь осужденным и собравшемуся народу в то время, как разжигали костер. Ридли выслушал его со вниманием, которое не могли рассеять даже эти ужасные приготовления, и затем заявил, что он готов ответить на каждое слово этой проповеди, если ему предоставят такую возможность. Однако, ему было отказано в этом. Наконец, валежник подожгли и Лэтимер тут же скончался. Ридли страдал гораздо дольше, поскольку сначала обгорели его ноги и лишь позднее пламя достигло жизненных центров.

Вскоре вслед за этим последовала гибель Крэнмера, которая повергла в ужас всю нацию. Поначалу в нем взяла верх любовь к жизни, и он в какой-то момент согласился на то, чтобы поставить свою подпись под документом, осуждающим Реформацию. Однако его враги, вдоволь натешившись полным его унижением, решили теперь все же уничтожить его. Когда его привязали к столбу и разожгли под ним огонь, он протянул правую руку и, держа ее в пламени, пока она не обуглилась, кричал: "Гори же, о недостойная!" -- ничем не показывая страданий от нестерпимой боли. Даже, когда пламя разгорелось во всю и охватило все его тело, он выглядел совершенно бесчувственным к боли. Казалось, разум его был поглощен лишь мыслью о будущей награде. После того, как тело его полностью обуглилось, сердце его осталось целым: эмблема стойкости, с которой он перенес страдания.

Подсчитано, что за время этих казней погибло на кострах 277 человек. Кроме того, многие подверглись тюремному заключению, штрафам и конфискации имущества. Среди сожженных на костре было 5 епископов, 21 священник, 8 джентльменов, 84 купца, 100 женатых мужчин, 55 женщин и 4 ребенка. Все это было ужасно. Тем временем дела королевства были немногим лучше.

(1557 г.) Кале, который уже в течение 200 лет находился в руках англичан, подвергся внезапной атаке французов и, будучи окружен со всех сторон, был вынужден капитулировать. Так, менее чем за 8 дней герцог Гиз вернул Франции город, который находился в руках англичан со времен Эдуарда III, проведшего под его стенами более 11 месяцев осады прежде, чем завладеть им.

Эта потеря вызвала в народе ропот. Марию же она повергла в отчаяние. Не раз она говорила, что и после смерти у нее на сердце можно будет прочитать надпись "Кале". Стечение обстоятельств (недовольство в народе, усиление ереси, неудачная война, пренебрегающий муж) подорвало здоровье Марии. Усилилась ее предрасположенность к туберкулезу, а это сделало ее характер еще более желчным и угрюмым. Англичане все чаще стали обращать свои помыслы к ее преемнице, принцессе Елизавете. Здоровье Марии все ухудшалось. К тому же, приняв за беременность начинающуюся водянку, ей предписали неправильную диету, что еще более усугубило ее состояние. Но более всего ее мучили мысли о том, что она стала ненавистна народу и что ее трон наследует ненавистная ей Елизавета. Мрачные размышления повлекли за собой длительную горячку, от которой она умерла на 43-ем году жизни после 5 лет 4 месяцев и 11 дней своего несчастливого царствования.

СУВЕРЕНЫ СОВРЕМЕННИКИ КРОВАВОЙ МЭРИ

Папы Римские: Юлий III -- 1550, Марцелий II -- 1555, Павел IV -- 1555;

Императоры Германии: Карл V² -- 1519, Фердинанд I -- 1556;

Император турок: Сулейман II -- 1520;

Король Франции: Генрих II -- 1547;

Короли Испании: Карл V (как Карл I) -- 1516, Филипп II -- 1556;

Короли Португалии: Жуан III -- 1521, Себастьян -- 1557;

Король Дании: Кристиан III -- 1534;

Король Швеции: Густав Ваза -- 1523;

Королева Шотландии: Мария Стюарт -- 1542;

Царь всея Руси: Иван Грозный -- 1547 (а как Великий князь -- 1533)

ВЫДАЮЩИЕСЯ ДЕЯТЕЛИ

Кардинал Поль (1500 -- 1588), -- сын графини Солсбери, обезглавленной в Тауэре по приказу Генриха VIII (эта принцесса была последней представительницей королевской ветви Плантагенетов);
епископ Гардинер (1483 -- 1555) и епископ Боннер -- ревностные сторонники католической религии и папства;
Крэнмер (1489 -- 1556),
Лэтимер (1480 -- 1555),
Ридли (1500 -- 1555),
Феррерс, Хупер, Роджерс, Сондерс, Тэйлор и другие мученики за протестантскую веру;
Джон де Феккенхем, капеллан Боннера (он ходатайствовал перед Марией об освобождении принцессы Элизабет из тюрьмы, куда она была помещена за свои религиозные убеждения. Он был последним аббатом, увенчанным митрой, который заседал в палате лордов).

Примечание д-ра Пиннока: Самой распространенной ловушкой для выявления протестантов в богословских спорах был в то время вопрос об "истинном присутствии". В эту ловушку пытались заманить и принцессу Елизавету. Однажды ее спросили, что она думает о словах Христа: "сие есть тело мое", -- считает ли она, что имелось в виду истинное тело Христово. Говорят, после некоторого раздумья она отвечала:

Christ was the word that spake it,
He took the bread and brake it,
And what that word did make it,
That I believe and take it,

что с некоторым нарушением размера можно перевести так:

Христово слово выразило это,
Он хлеб переломил и сам сказал об этом,
И то, что означает слово это,
То принимаю я и верую я в это.

Такой ответ, хотя и выглядит лишь игрой слов и остроумной отговоркой, на самом деле более серьезен, чем это может показаться на первый взгляд. По крайней мере, он помог принцессе выскользнуть из ловушки, не отступая от своих принципов и в то же время не дразня своих врагов. Прямой ответ поставил бы ее в опасное положение.