Раздел III

(1653 г.) Кромвель с удовольствием принял их отставку. Когда же ему сказали, что часть членов парламента не желает признать это решение, он приказал полковнику Уайту очистить помещение палаты общин от тех, кто отважился там остаться. К тому времени, когда полковник прибыл туда, они посадили на председательское место некоего Мойера и на вопрос полковника, что они здесь делают, отвечали, что они ищут Господа. "Ну, тогда вам лучше поискать его где-нибудь в другом месте, -- прокричал в ответ полковник Уайт, -- ибо мне точно известно, что Господь не бывал здесь все последние годы!".

Когда была распущена и эта "тень от парламента", офицеры своею властью объявили Кромвеля протектором республики Англии. К нему теперь следовало обращаться, называя его "Высочеством", а его власть была официально провозглашена и в Лондоне, и в других частях королевства. Так этот простой и малоизвестный человек в возрасте 53 лет поднялся до вершин власти, вначале обращая себе на пользу малые события, а под конец направляя великие дела.

Кромвель подобрал себе совет из офицеров своего окружения, из своих старых товарищей, прошедших с ним через все опасности, испытания и победы. Каждому из них он назначил пенсию по тысяче фунтов в год. Он позаботился также и о солдатах, от преданности которых зависела его власть: им теперь выплачивалось жалование за месяц вперед. В то же время склады и хранилища были полны товаров, а национальный доход расходовался бережно и разумно. С другой стороны энергия, проницательность и решительность Кромвеля были таковы, что он раскрывал любой заговор, пресекал любую попытку поднять против него восстание прежде, чем эти планы набирали силу.

Примечание переводчика.

Интересно, что особых успехов разведка протектората достигла в борьбе против роялистского подполья как раз за немногие месяцы до Реставрации... После возвращения Карла II горевшие жаждой мести роялисты требовали расправы с Терло. Однако тот предупредил, что если ему нанесут ущерб, он опубликует "черную книгу", которая приведет на виселицу половину "кавалеров". Эта угроза подействовала, хотя в ней имелся сильный элемент блефа. Стоит добавить, что Карл II не раз спрашивал советов у Терло как у признанного специалиста по делам разведки." Я позволил себе такое длинное примечание еще и потому, что в списке выдающихся деятелей этой эпохи в конце этой главы о Терло нет никакого упоминания. -- Ф.С.

В иностранных делах деятельность Кромвеля, хотя и преследовала определенные политические цели, вполне отвечала его характеру и не раз увенчивалась успехом. Голландцы, потерпев несколько поражений, были усмирены, всемерно ограничены в своих торговых делах и вынуждены смиренно просить мира, который он подписал с ними на условиях, более, чем благоприятных. Он заставил их отнестись с уважением к британскому флагу и отказаться от всяких попыток отстаивать интересы короля. Они были вынуждены также выплатить 85 тысяч фунтов в качестве контрибуции и вернуть Ост-Индской компании те доминионы в отдаленных частях мира, которые они у нее отобрали во время предыдущего царствования.

Не менее успешными были его переговоры с французским двором. Кардинал Мазарини, который фактически правил во Франции, счел благоразумным оказать протектору должное уважение и, желая добиваться своих целей не насилием, но дипломатическим искусством, поддался властному характеру Кромвеля и, таким образом, установил отношения, одинаково выгодные для обеих стран.

Не менее усердным в попытках завоевать дружбу Кромвеля был испанский двор, однако эти попытки были не столь успешными. Эта огромная держава, всего несколько лет назад угрожавшая свободе народов Европы, ныне ослабела настолько, что едва могла защищать себя от врагов. Однако Кромвель, который ничего не понимал в иностранных делах¹, все еще ревниво относился к ее могуществу и заключил с Францией договор, имевший целью потеснить Испанию еще больше. Он предоставил французам шеститысячную армию с тем, чтобы атаковать испанские владения в Нидерландах. Одержав с помощью этой армии победу над испанцами, французы в знак благодарности Кромвелю передали Англии во владение отобранный ими у испанцев Дюнкерк.

Но все же наибольший ущерб могуществу Испании англичане нанесли на море. Блэйк, который давно уже прославился своими победами над голландцами и чья слава гремела по всей Европе, стал еще более грозным для испанской монархии. Со своим флотом он отправился в Средиземное море, куда со времен крестовых походов не отваживался заплыть ни один английский флот. Здесь он побеждал всех, кто только смел ему противостоять. Бросив якорь на рейде Ливорно, он потребовал от герцога Тосканского удовлетворения за тот ущерб, который был нанесен торговым интересам Англии. Добившись своих целей здесь, он направился в Алжир, где заставил дея (пожизненного правителя) подписать мир и обязал его воздерживаться от пиратских нападений на английские суда.

Когда в 1655 году он прибыл в Тунис и обратился к местному дею с аналогичным требованием, тот предложил ему взглянуть на две крепости: Порто-Фарино и Колетту и попробовать на них свои силы. Блэйк показал, что он не из тех, кто медлит с принятием вызова. Он ворвался в порт, сжег все суда, находившиеся там и отплыл, с триумфом продолжая свой путь. В Кадиксе он захватил два галеона с товарами на сумму около двух миллионов песо. У Канарских островов он сжег испанский флот общим числом 16 военных кораблей. Однако, когда он вернулся в Англию, где его ждала восторженная встреча, он скончался, едва завидев родные берега. Этот доблестный воин, хотя и сражался на стороне узурпатора, но не одобрял его действия. Блэйк был ревностным республиканцем и служил Родине, а не ее тирану. "Наш долг -- по-прежнему служить отечеству, в чьи бы руки ни попала в нем власть", -- говорил он своим матросам.

В то же время, когда Блэйк совершал свои подвиги, другая эскадра под командованием адмиралов Пенна и Винэйбла с четырьмя тысячами солдат на борту осуществила нападение на испанский остров Эспаньолу (Остров Гаити. -- Ф.С.) в Вест-Индии. Потерпев здесь неудачу и будучи оттеснены испанцами, они направились к острову Ямайка, который сдался им без единого выстрела. Это завоевание было однако сочтено столь незначительным, что по возвращению в Англию Пенн и Винэйбл были отправлены в Тауэр за невыполнение основной задачи экспедиции.

Однако не следует думать, что положение Кромвеля в это время было столь уж завидным. Вероятно ни одна ситуация, какой бы ничтожной и жалкой она ни выглядела, не могла на самом деле быть более бедственной, чем та, в которой находился он, осыпаемый поздравлениями и льстивыми приветствиями со всех концов страны. Ибо к этому времени он стал ненавистен всем партиям Республики, и если он и пребывал в безопасности, то этим он был обязан недоверию и зависти, которые эти партии питали друг к другу. Все его лицемерные уловки утратили свою силу и никого более не могли обмануть. Даже его ревностные когда-то приверженцы были возмущены тем, чем обернулись его прежние заверения и былой республиканский пыл. И если мы, используя повседневную житейскую терминологию, скажем, что он начал свой путь как простак-энтузиаст, а закончил его как обманщик, то это будет близко к истине.

Вся нация ненавидела его администрацию и проклинала его самого, однако одного этого было бы недостаточно, чтобы сломить его дух и сделать его несчастным, имей он поддержку среди своих близких. Но и здесь он чувствовал себя отверженным. Его зять Флитвуд, человек необычайно щепетильный, презирал его за использование религиозных идей в целях мирской карьеры. Жена Флитвуда (старшая дочь Кромвеля, ранее бывшая женой Айртона) была столь страстно предана республиканским принципам, что не могла простить даже своему отцу обладание неограниченной властью. Другие его дочери были не менее страстными роялистками. Более того, его любимая младшая дочь, Миссис Клэйпол, говорят, умирая, прокляла его за все те преступления, которые привели его к попранию трона.

Примечание переводчика

Бетти Клейпол умерла 6 августа 1658 года, т.е. менее, чем за месяц до смерти своего отца, который провел у ее постели все последние дни. Все биографы Кромвеля, которых мне приходилось читать, подтверждают, что она была его любимицей, что ее смерть (четвертая смерть в семье за этот год) подорвала его духовные и физические силы, но ни у одного из них я не встретил никаких упоминаний о проклятии, о котором говорится в этой главе. Все дочери Кромвеля любили своего отца и извлекали немало выгод из его высокого положения. Правда, все они часто получали от него отказ, когда просили за кого-нибудь из к приговоренных к смерти его врагов.

Что же касается Флитвуда и других генералов из его старой гвардии, то они пытались управлять им и влиять на его решения (в частности, они высказались против принятия им королевского титула, который ему предложили парламент и среднее офицерство, и вынудили его отказаться от этого титула). Однако в их охлаждении к нему (ни о каком презрении и речи быть не могло!) сыграла роль не столько их щепетильность, сколько их неудовлетворенное честолюбие. Все они входили в состав палаты лордов в кромвелевских парламентах, а после смерти Кромвеля пытались установить военную диктатуру, вначале полностью подчинив себе Ричарда Кромвеля, унаследовавшего от отца титул лорда-протектора, а затем заставив его отречься от этого титула. Флитвуд в то время занимал пост верховного главнокомандующего. Однако "парламентское охвостье" оказалось сильнее, и в октябре 1659 года сместило большинство генералов с их постов. После реставрации генерал Ламберт провел остаток дней в тюрьме. Флитвуду повезло больше, однако он до конца своей жизни был лишен возможности занимать официальные посты на государственной службе. (Ф.С.)

Каждый день, каждый час приносили ему новые беспокойства. Лорд Фэйрфэкс, сэр Уильям Уоллер и многие другие пресвитерианские вожди объединили свои силы в заговоре с целью уничтожить его. Администрация Кромвеля в своих делах как дома, так и за рубежом была столь расточительной, что после него остались значительные долги.

Едва он успевал разоблачить один заговор, как на его обломках возникал новый. И, что еще более должно было усилить его тревогу, -- он из надежных источников узнал, что его смерть не только желаема, но и оплачена: за его убийство назначена награда. Полковник Тайтэс, прежде один из самых ревностных его сторонников, выпустил книгу под названием "Умерщвление не есть убийство". Из всех памфлетов того времени, а возможно и из тех, что появились потом, это был наиболее талантливый и красноречивый². "Неужели мы, которые не потерпели льва и не позволили ему взять над нами верх, покорно, подобно домашнему скоту позволим пожирать себя волку?" -- спрашивал этот популярный памфлетист. Кромвель прочел этот трактат, и с тех пор никто не видел улыбки на его лице.

Раздел IV

(1656 г.) Отныне мир и покой навсегда покинули его душу, и он понял, что величие, ради которого он ими пожертвовал, не принесло ему ничего, кроме новых тревог. Убийцы мерещились ему на каждом шагу. Отныне они навсегда поселились в его воображении. Он всегда теперь носил под одеждой стальной панцирь и не расставался с пистолетом. Лицо его постоянно было затуманено мрачными мыслями. Каждого незнакомца он рассматривал с опаской и подозрением. Все его поездки совершались на предельной скорости и всегда в сопровождении вооруженной охраны. Он никогда не возвращался из поездки той же дорогой и редко спал в одной и той же комнате более трех ночей подряд. Общество отпугивало его, так как он опасался встретить там врага, а одиночество его было ужасным, поскольку в этом случае его никто не охранял.

Наконец, "трехдневная" лихорадка проявила к нему милость и избавила его от беспокойства и страха. Правда, после первого приступа на протяжении недели не наблюдалось опасных симптомов. В перерывах между приступами он даже был в состоянии выходить на прогулку. Но вскоре лихорадка усилилась и он впал в беспамятство, сопровождавшееся бредом. Когда он ненадолго приходил в себя, то был едва в состоянии ответить "да" на вопрос о том, назначает ли он своего сына Ричарда своим преемником. Он умер 3 сентября, в день, который он считал счастливым для себя.

Примечание переводчика

Автор явно относится к Кромвелю отрицательно, хотя время от времени вынужден отдавать ему должное. Сейчас в Вестминстере Кромвелю поставлен памятник как великому человеку, более того, когда англичане "хотят сказать о личной ответственности каждого перед своей совестью, о праве выбора, о необходимости владеть своими страстями и подчинить их высшей цели, приводят поговорку: "каждый -- сам себе Кромвель". (Цитирую по той же Т. Павловой. -- Ф.С.)

К этому времени ему было 59 лет, в течение девяти из которых он узурпировал управление страной.

Как бы ни противоречивы были интересы различных групп после смерти узурпатора, влияние его имени было все же достаточно велико для того, чтобы провозгласить его сына Ричарда протектором. Однако ряд офицеров, недовольных таким решением, собрались у генерала Флитвуда в его усадьбе Уолингфорд-Хаус и составили заговор, получивший название Уолингфордского. В результате произошедшей там дискуссии был составлен манифест, требующий отдать руководство армией в руки того, кому армия доверяет, причем было ясно дано понять, что молодой протектор таковым не является.

Ричард не ощущал в себе решимости защищать предоставленный ему титул и вскоре подписал отречение, после чего вел жизнь частного джентльмена первое время на континенте, а затем у себя на родине, где он располагал доставшимся от отца наследством. Некоторые невежественные люди считали, что он оказался недостоин счастья своего возвышения. Однако он был спокойным, уравновешенным человеком и твердо знал, что он сделал удачный выбор³.

Офицеры, вновь предоставленные самим себе, решили восстановить бесчестно разогнанный Кромвелем парламент, который в свое время постановил обезглавить короля. Это "охвостье парламента" (the rump parliament -- именно такое название заслужил этот парламент), восстановившись в правах, проявило большую энергию в попытках умерить силу тех, которые его возродили. Поэтому реакция армии была обычной для того времени: Офицеры решили распустить парламент, оказавшийся столь неблагодарным по отношению к ним. В соответствии с этим решением один из генералов по имени Лэмберт стянул отборную группу войск к Лондону и расположил их на улице, ведущей к Вестминстер-холлу. Когда туда направилась карета спикера Лентхолла, он приказал остановить ее и вежливо, но твердо отправил спикера домой. Аналогичным образом были перехвачены и другие члены парламента. Затем армия вернулась в казармы и принялась истово поститься, что обычно либо предшествовало актам ее произвола, либо сопровождало их.

Во время этих событий генерал Монк находился во главе армии, состоявшей из 8 тысяч ветеранов и расквартированной в Шотландии. Отсюда он наблюдал за распрями, происходящими у него на родине, с весьма слабой надеждой помочь восстановлению там порядка.

Каковы бы ни были его намерения, невозможно было скрывать их более тщательно, чем это делал он. Едва он двинул свое войско по направлению к столице с целью выяснить причины беспорядков, происходивших там, все соперничающие стороны стали пытаться привлечь его на свою сторону. Монк, не отвечая никому, продолжал продвигаться к столице в то время, как по всей стране лишь гадали о его намерениях, удивляясь его выдержке и скрытности. Однако Монк продолжал хранить молчание, пока не подошел к Сент-Олбану, местечку, расположенному в нескольких милях от Лондона.

Отсюда он отправил "парламентскому охвостью", которое тем временем снова заняло свои места, послание, в котором выражал пожелание, чтобы все находившиеся в столице войска были выведены оттуда и отправлены в свои казармы. К этому времени палата общин вынесла решение распустить себя ради спокойствия королевства и своим последним актом постановила объявить выборы в новый парламент.

Пока этот новый парламент еще не собрался, никто не мог угадать намерений генерала. Он же все еще воздерживался от высказываний, и, хотя созыв в 1660 году нового парламента нельзя было расценивать иначе, как шаг к реставрации королевской власти, поведение Монка ничем не выдавало его планов и ничто не могло преодолеть его скрытности, пока, наконец, стремление осуществить свой план не заставило его приоткрыть тайники своей души.

Он был близок с неким джентльменом из Девоншира по имени Моррис, домоседом, отдававшим все свое время занятиям наукой. Только с ним одним он мог обсуждать свой великий и опасный шаг реставрации. Этому Моррису и решил доверить свое дело сэр Джон Гренвилл, эмиссар короля, добивавшийся свидания с генералом. Однако Гренвилл категорически отказывался передать послание короля в руки к кому-либо, кроме самого генерала. Поэтому Монк, убедившись в том, что он может положиться на слово и честь этого королевского эмиссара, открыл ему свой план. Однако и здесь он проявил свою обычную выдержку, отказавшись доверить хоть одно слово бумаге. В соответствии с этим договором король покинул испанские владения во Фландрии, чудом избежав ареста в городе Бреда, где губернатор Брабанта под предлогом оказания ему подобающих почестей пытался его задержать, и прибыл в Голландию, где он решил ждать новых вестей от Монка.

Наконец настал долгожданный день открытия свободного парламента. Симпатии всех были на стороне короля. Однако страх настолько прочно угнездился в их душах, а свобода слова сопровождалась такой опасностью, что никто в течение нескольких дней не осмеливался произнести его имя. Все это время Монк с характерной для него железной выдержкой испытывал их характер, изучая их настроения и симпатии. Наконец, он дал указание президенту совета Эннсли проинформировать совет о том, что сэр Джон Гренвилл, слуга и уполномоченное лицо короля, прибыл в парламент, чтобы вручить послание его величества палате общин.

Ничто не может сравниться с теми радостью, восторгом и ликованием, с которыми было встречено это известие. Члены палаты, забыв о торжественности момента, разразились бурными аплодисментами. Гренвилла пригласили в зал, и послание короля было зачитано и встречено с большим воодушевлением. После паузы, продолжавшейся едва ли одну секунду, вся палата единодушно и бурно выразила полное согласие с королевским предложением. Дабы это радостное известие распространилось как можно шире, немедленно было решено опубликовать как само письмо, так и данные королю гарантии.

Чарльз вступил в Лондон 29 мая, в день своего рождения. На всем пути его следования собирались огромные толпы народа, оглашавшие воздух громкими приветствиями. Народ так долго раздирался воинствующими кликами на враждебные группировки, подвергался безжалостному ограблению и жестокой тирании, что теперь не мог сдержать своих радостных чувств по поводу восстановления конституции, которая, подобно птице Феникс, возродилась из пепла еще более прекрасной и могучей. Религиозный фанатизм с его долгими проявлениями мрачного террора улетучился при одном приближении свободы. Начали возрождаться светские искусства и ремесла. Но все же предметы роскоши не вошли в обиход, и это было великим благом для народа.

СУВЕРЕНЫ СОВРЕМЕННИКИ РЕСПУБЛИКИ и ПРОТЕКТОРАТА

Папы Римские: Иннокентий X -- 1644, Александр VII -- 1655;

Императоры Германии: Фердинанд III -- 1637, Лепольд -- 1658;

Император турок: Магомет IV -- 1649;

Король Франции: Людовик XIV -- 1643;

Король Испании: Филипп IV -- 1621;

Короли Португалии: Иоанн IV 1640, Альфонсо VI -- 1656;

Король Дании: Фредерик III -- 1648;

Короли и королева Швеции: Христина -- 1633, Карл X -- 1654, Карл XI -- 1660;

Русский царь: Алексей Михайлович⁴ -- 1645.

ВЫДАЮЩИЕСЯ ЛИЧНОСТИ

Адмирал Блэйк (1599-1657), Пенн (1621-1670) и Винэйбл -- английские военные моряки; Ван Тромп (1597-1653) -- голландский адмирал; генералы Брэдшоу, Айртон(1610-1651), Монк (1608- 1670), Лэмберт и Флитвуд; сэр Хэрри Вэйн (1612-1662); Ричард Кромвель, миссис Клейпол; литераторы: Уоллер, Каули, Денхем, Гоббс, Кларендон, Отуэй, сэр У. Дагдэйл; сэр Мэттью Хэйл; Джордж Фокс -- сапожник, родившийся в Дрейтоне, в Ланкашире, основатель секты квакеров; Джеймс Грэхем, маркиз Монтроз, отстаивавший дело короля, он был повешен и четвертован ковенантерами в Эдинбурге в 1650 году; Джеффри Гудзон (Хадсон) -- знаменитый карлик; Джон Мильтон (1608-1674) -- величайший из эпических поэтов, которых когда-либо рождала Англия, а, может быть, и весь мир. Он занимал положение секретаря по делам католической церкви при Оливере Кромвеле и получил разрешение на сохранение своего жалования после того, как был поражен слепотой. После реставрации был лишен своего звания и в условиях ужасающей бедности, больной и старый, написал большинство своих знаменитых творений, в том числе "Потерянный Рай", -- величайшую из поэм, когда-либо увенчивавших какой-либо из языков, на которых говорило человечество.