Глава XXX

Реставрация королевской власти

Чарльз (Карл) II

РАЗДЕЛ I

Уж угасает пламя мятежа,
И греет лишь страну его разжегший жар.

Драйден

(1660 г.) Чарльз занял трон в возрасте 30 лет. Он был хорош собой, элегантен и обаятелен. Привыкший за время изгнания быть обходительным с придворными, он сохранил эту приятную простоту в обращении и при английском дворе. Такие свойства его характера поначалу успокоили даже тех, кто когда-то вызывал у него ненависть и имел основание опасаться его мести.

Однако скоро обнаружилось, что все эти достоинства были весьма поверхностными. Леность и праздность короля, его любовь к развлечениям отвращали его от каких бы то ни было дел¹.

Его случайной благосклонностью пользовались как лучшие, так и худшие из его подданных, но он мало заботился о том, чтобы вознаградить своих друзей, хотя никогда не забывал о мести своим врагам. Несмотря на то, что был издан указ об амнистии, он не коснулся тех, кто были непосредственными виновниками казни покойного короля, а Кромвель, Айртон и Брэдшоу, хотя их уже не было в живых, стали главными объектами ненависти Чарльза. Их тела были извлечены из могил и после того, как их проволокли по земле к месту казни, повешены, а затем, спустя некоторое время, захоронены под виселицами. Остальные участники суда над покойным королем, частью умершие, частью оставшиеся в живых были в большинстве своем прощены королем. Лишь десять из восьмидесяти были преданы казни. Это были энтузиасты, никогда не отступавшие от своих принципов, и в ответ на возбужденную против них травлю они продемонстрировали такую твердость духа, которая в других обстоятельствах сделала бы им честь²

С целью сделать короля независимым от обеих парламентских палат Саутгемптон, один из его министров, разработал план, который в случае успеха обеспечил бы его господину ежегодные субсидии от палаты общин в размере двух миллионов фунтов. Если бы этот план удался, власть короля стала бы абсолютной, однако этот замысел встретил твердый отпор со стороны великого Кларендона, который, хотя его и считали преданным слугой его величества, оставался неколебимым сторонником свободы и законности. Чарльз же ни в коей мере не интересовался противоречиями между его министрами: ему были нужны лишь деньги на развлечения, а каким способом они будут добыты, его мало заботило.

Его постоянно растущая потребность в деньгах толкала его на поступки, подчас не отвечающие его склонностям. Так например, он женился на португальской инфанте Катарине, которая при всей своей знатности не отличалась особой привлекательностью. Постоянно нуждающийся король влюбился, если только это можно так назвать, не в нее, а в ее приданное, которое выражалось суммой в триста тысяч фунтов, а также крепостью Танжер в Африке и городом Бомбеем в Ост-Индии. Канцлер Кларендон, герцог Ормонд и Саутгемптон выдвигали много аргументов против этого брака, в частности большую вероятность того, что она не сможет иметь детей. Однако король не внял их настояниям и поторопился отпраздновать этот несчастливый брак.

Возможно, что и войну Голландии он объявил с целью раздобыть дополнительные средства для развлечений, так как рассчитывал, что деньги, предназначенные на ведение войны, будут проходить через его руки³. Это была морская война, продолжавшаяся несколько лет и отличавшаяся необычайными свирепостью и жестокостью с обеих сторон. Во многих сражениях голландскому адмиралу де Ритеру противостоял лорд Сэндвич. Много крови было пролито и огромные средства были затрачены прежде, чем в городе Бреда был заключен мир. По условиям мирного договора голландская колония Новый Амстердам в Северной Америке, переименованная в Нью-Йорк, передавалась Англии, что рассматривалось как весьма ценное приобретение.

Тем не менее, мирный договор расценивался, как бесславный для Англии, поскольку удовлетворить основные требования, из-за которых собственно и была начата эта война, англичанам не удалось. В частности долю позора принял на себя Кларендон, которого обвиняли в том, что он затеял ненужную войну и заключил бесславный мир⁴

Он давно уже утратил расположение короля, а теперь стал не менее неприятен большинству англичан. Это послужило сигналом для врагов графа, которые не преминули повести против него кампанию, завершившуюся его падением и отставкой. Обвинения против него в палате общин, выдвинутые мистером Сеймуром, содержали семнадцать статей и, в основном, сводились к повторению разного рода слухов и сплетен. На первый взгляд они выглядели фальшивыми и несерьезными, однако Кларендон усмотрел грозную опасность в слиянии королевской немилости с народным недовольством и счел за лучшее эмигрировать во Францию.

Избавившись, таким образом, от наиболее сильного министра, король вскоре отдал власть в стране группе людей, которая получила название "Кабал" (Cabal -- в переводе интрига, клика, группа заговорщиков. -- Ф.С.) по инициалам этих людей.

Первым из них был сэр Томас Клиффорд, человек отважный и решительный, особенно опасный благодаря своему красноречию и страсти к интригам. Второй, лорд Эшли, известный впоследствии под титулом лорда Шафтсбери, отличался буйным и честолюбивым характером, хитростью и предприимчивостью. Третий, герцог Бэкингем, был человеком весьма своенравным, умным и необычайно энергичным. Четвертый, граф Арлингтон, не отличался особыми способностями и, хотя имел наилучшие намерения, не обладал достаточными твердостью и решительностью характера, чтобы их реализовать⁵.

Наконец, пятый, герцог Лодердейл, был не лишен ума и способностей, но не отличался ни доброжелательностью, ни справедливостью. Он был надменен, высокомерен, угрюм и упрям.

Таковы были люди, которым Чарльз передал управление делами и которые в последние годы его правления создали для королевства затруднения, породившие опасные симптомы. Такая неудачная комбинация в руководстве страной вызвала в народе острое недовольство двором. Опасения нации, ее презрение к правящей верхушке нарастали с каждым днем. Опасения вызывала и возможность наследования престола папистским принцем⁶.

Роскошный двор, парламент, бывший еще недавно цитаделью свободы, но уже в течение 17 лет не оказывавший влияния на судьбу страны, -- все это сеяло среди англичан неуверенность и подозрения, и они искали только объект для вымещения своего недовольства.

Мрачное уныние, царившее в общественном мнении, было усугублено двумя ужасными бедствиями. В 1665 году в Лондоне разразилась чума. Она свирепствовала столь ужасно, что согласно спискам унесла 68 596 жизней. Следующий год был отмечен величайшим пожаром в Лондоне, вследствие чего сгорели 89 церквей и 13 200 домов. Городские руины, тянувшиеся от Тауэра вдоль собора Темпл и от северо-восточных ворот вдоль городской стены до моста Холборн Бридж, охватывали пространство свыше 436 акров⁷

Охваченные слепой яростью люди возлагали вину за эту страшную катастрофу -- одни -- на республиканцев, другие -- на католиков, хотя нелегко объяснить, какую пользу мог принести лондонский пожар той или иной партии. Но поскольку паписты были главным объектом народной ненависти, наибольший резонанс получила версия, согласно которой главными виновниками были они.

Никаких доказательств, более того, -- ни малейших признаков того, что они несут за это ответственность, установлено не было, хотя парламентский комитет предпринял строжайшее расследование. Тем не менее, с целью поощрения этого популярного предрассудка властями в память о пожаре был установлен монумент, на котором был выгравирован текст, возлагающий вину на эту ненавистную секту⁸. Эта надпись была уничтожена Джеймсом II, когда он унаследовал престол, но затем вновь восстановлена после Революции (имеется в виду свержение Джеймса II в 1688 году. -- Ф.С.)⁹.

В то время люди были столь легковерными и фанатичными, что готовы были поверить любой нелепице, лишь бы она потакала их предрассудкам.

РАЗДЕЛ II

План оговора дьявольский родился,
В котором всюду заговор гнездился.
Казалось, Бедлоу, Оутс и доктор Танг
Повесить жаждут половину англичан.

Диббин

(1678 г.) Когда англичане встревожены и раздражены, они либо находят объект для своих подозрений, либо создают его. 13 августа к королю во время прогулки обратился некий аптекарь по имени Керби. "Сэр, -- сказал он, -- усильте Вашу охрану. Против Вас составлен заговор, и Вас могут застрелить здесь же, во время прогулки". Когда его стали расспрашивать о причинах такого странного признания, он сослался на некоего доктора Танга, мнительного и легковерного священника, который сообщил ему, что два человека, Гроув и Пиккеринг, были наняты с целью убийства короля и что в заговоре принимает участие королевский врач, сэр Джордж Уэйкмен, стремящийся добиться той же цели с помощью яда. Танг, которого вызвали к королю, принес целый ворох бумаг, якобы свидетельствующих о существовании заговора. С этими бумагами его направили к лорду-казначею Дэнби. Танг заявил, что бумаги эти были подсунуты ему под дверь, и утверждал, что знает их автора, но не хочет его назвать, так как тот опасается гнева иезуитов¹⁰

Информация была столь неопределенной и недостоверной, что король посчитал ее вздором. Однако неукротимого в стремлении доказать свою лояльность Танга это не остановило. Он снова обратился к лорду-казначею и сообщил ему, что пакет с письмами иезуитов о готовящемся заговоре направлен в Виндзор, в адрес иезуита Беддингфилда, исповедника герцога Йоркского. Такие письма действительно были получены герцогом за несколько часов до того и показаны им королю, однако ни тот, ни другой не могли понять ни смысла, ни значения этих писем.

Примечание переводчика. И король и герцог скорее всего прекрасно поняли, в чем дело. Герцог и в самом деле был закоренелым католиком и душой заговора, имевшего целью восстановление католичества в Англии. Король же, который был абсолютно равнодушен к вопросам религии, пытался использовать католиков в достижении своих личных планов, а именно в установлении своей абсолютной власти.

К этому времени уже распалась Cabal в результате обострившейся вражды между ее лидерами -- Арлингтоном и Бэкингемом, и Чарльз с одной стороны старался назначать на министерские посты людей незначительных, которые беспрекословно ему подчинялись, а с другой стремился стать независимым в денежных делах от парламента. Парламентская оппозиция во главе с лордом Эшли, ставшим к этому времени графом Шафтсбери, в свою очередь, стремилась ограничить власть короля и помешать герцогу Йоркскому унаследовать корону. Однако прямо выступить против короля было бы неразумно. Поэтому Шафтсбери и его единомышленники повели атаку на католиков именно под предлогом защиты короля от их происков, используя в качестве основного средства политический донос и лжесвидетельство и стараясь сыграть на ненависти к католикам и всплеске монархических чувств в народе. При этом сами доносчики, хотя и снабжались какой-то информацией о действиях иезуитов, но в точности не знали ничего и были вынуждены дополнять эту информацию собственной фантазией. Возможно это делалось организаторами доносов для того, чтобы не раскрывать своих шпионов в католическом лагере. Чарльз II, по-видимому, был талантливым интриганом и использовал организованные оппозицией доносы для укрепления своей популярности, а затем перешел к контрнаступлению и сам прибегнул к организации доносов и лжесвидетельств для расправы с деятелями оппозиции. Так описывает эти события Е. Черняк. -- Ф.С.

Вскоре в суд был вызван Тайтэс Оутс, источник всей этой пугающей информации. Он давал показания с притворной неохотой. Этот Тайтес Оутс был закоренелый негодяй. Он происходил из простонародья, был темен груб, необразован и находился в большой нужде. Однажды он уже был обвинен в лжесвидетельстве, затем служил капелланом на военном корабле, откуда его уволили за какие-то темные проделки. После этого он принял католичество и отправился за море в Сент-Омер, где он некоторое время обучался в английской католической семинарии. К моменту, когда он якобы был посвящен в тайну, касающуюся судьбы короля, он находился в состоянии такой крайней нужды, что Керби должен был ежедневно его подкармливать.

Он мог действовать двумя способами: либо снискать с помощью этой информации расположение и милость правительства, либо взбудоражить общественность и обратить ее страхи в свою пользу. Он выбрал второй путь и отправился к сэру Эдмондсбери Годфри, видному и весьма деятельному мировому судье. Здесь он под присягой изложил сведения, которыми он якобы располагал, сопровождая свой рассказ жуткими подробностями, способными произвести сильное впечатление на простолюдина. По его словам папа Римский посчитал себя наделенным правом на владение Англией и Ирландией на том основании, что народы этих стран и их король погрязли в ереси, и в связи с этим принял на себя суверенитет над этими королевствами. Король, которого иезуиты не называли иначе, как Черным Ублюдком, торжественно осужден и проклят ими как еретик. Дабы разделаться с ним окончательно и надежно, они поручили Гроуву и Пиккерингу застрелить короля, причем для верности серебряными пулями. В случае успеха этого плана корону должен получить герцог Йоркский при условии, что он обязуется искоренить протестантскую религию. В случае его отказа -- "К чертям и Джеймса!" -- будто бы поклялись иезуиты.

Вследствие этого кошмарного рассказа, изрядно сдобренного пошлыми нелепицами и полного противоречий, Тайтес Оутс стал очень популярен в народе, несмотря на то, что при допросе в суде он совершенно не убедил судей и вообще здравомыслящих людей в достоверности и значительности своей информации, так как противоречил себе на каждом шагу. Тем не менее, многие иезуиты, упомянутые Оутсом в своем заявлении, были арестованы. Коулмен, секретарь герцога Йоркского, который по словам Оутса играл столь значительную роль в заговоре, предпринял было попытку бежать, но на следующий день добровольно отдал себя в руки государственного секретаря. При нем были обнаружены некоторые из документов, упомянутых Оутсом.

В самый разгар этих страстей случилось нечто утвердившее людей в их предрассудках и убедившее их в том, что все рассказы Оутса -- чистая правда. Эдмондсбери Годфри, который был столь активен в разгадке таинственных папистских махинаций, исчез, а через несколько дней был обнаружен мертвым в канаве близ Примроуз-Хилл, у дороги, ведущей в Хэмпстед. Причина его смерти не была выяснена и остается неясной до сих пор, однако народ, и так уже восстановленный против папистов, ни минуты не колеблясь, посчитал их виновниками. Тело Годфри торжественно пронесли по улицам Лондона, причем во главе процессии шествовали семьдесят священников, и каждый, кто видел их, не сомневался, что убийство совершено папистами. Даже лучшие из людей не могли удержаться от этого вульгарного предубеждения; всеобщая убежденность в виновности католиков была такова, что ни один человек не мог выразить ни малейшего сомнения в правдивости измышлений Оутса, или в том, что Годфри убили католики, не подвергая себя опасности быть растерзанным толпой.

Парламент заинтересованный в разжигании страстей, притворился, что разделяет всеобщее настроение, и единогласно вынес решение о проведении торжественного молебна. В обращении парламента к народу содержался настоятельный призыв ко всем, имеющим какие-либо документы, способные пролить свет на подробности заговора, предъявить эти бумаги в парламент. Всех католиков предписывалось удалить из Лондона. Запрещался доступ ко двору всем неизвестным и, тем более, подозрительным лицам. Народному ополчению Лондона и Вестминстера было приказано находиться в боевой готовности. Оутс был представлен королем парламенту, получил место в Уайтхолле и ежегодную пенсию в 1200 фунтов, что поощрило его на измышление новых "разоблачений".

Пример Оутса не мог не увлечь за собой ему подобных, желающих извлечь выгоду из предрассудков того времени. Уильям Бедлоу, человек еще более бесчестный, чем Оутс (если это вообще возможно) был его первым последователем. Как и Оутс, он был очень низкого происхождения. За ним числились и мошенничество, и кражи. Этот человек был (вполне согласно его желанию) арестован в Бристоле и препровожден в Лондон, где он предстал перед судом. На суде он заявил, что видел тело Эдмондсбери Годфри в Сомерсет-Хаус, где жила королева. Далее он утверждал, что слуга лорда Белласиса предложил ему четыре тысячи фунтов за то, чтобы вынести труп из дворца. Видя, что его сообщение слушают с огромным интересом, он подтвердил измышления Оутса, дополняя их все новыми подробностями.

Так, поощряемый всеобщим вниманием и симпатией, этот "свидетель", добавляя новые подробности в прямой пропорции к интересу, который они вызывали, рискнул пойти еще дальше и не остановился перед тем, чтобы обвинить в участии в заговоре королеву. Общины в своем обращении к королю поддержали это вопиющее обвинение; лорды отвергли его с подобающим презрением.

РАЗДЕЛ III

(1679 г.) Эдуард Коулмен, секретарь герцога Йоркского, первым попал под суд как наиболее одиозная фигура в глазах тех, кто изображал великий страх перед реставрацией католичества. Бедлоу поклялся, что Коулмен получил от главы иезуитов назначение на пост папистского государственного секретаря и что он дал согласие на убийство короля. После того, как эти негодяи обеспечили несчастному смертный приговор, члены обеих палат предложили ему свое заступничество при условии, что он сделает полное признание и без утайки расскажет обо всех своих сообщниках и их планах. Однако, поскольку Коулмен в действительности не обладал никакими секретами государственной важности, он предпочел не пятнать себя лжесвидетельством и клеветой ради спасения своей жизни. Он перенес пытки с величайшими спокойствием и выдержкой и до конца настаивал на своей невиновности. (Черняк пишет, что Коулмен был до самого конца уверен в том, что его выручит его патрон, герцог Йоркский. -- Ф.С.)

Вслед за Коулменом настала очередь Эйрленда, Пиккеринга и Гроува. Все они клялись в своей невиновности, но были признаны виновными. По дороге на казнь они продолжали протестовать и отрицали свою вину, однако это не произвело впечатления на толпу собравшихся зевак. Более того, принадлежность несчастных к иезуитам лишила их даже элементарного сочувствия зрителей к их страданиям.

Хилл, Грин и Барри были арестованы на основании показаний некоего Майлса Пренса, засвидетельствовавшего, что они -- убийцы Годфри. И, хотя показания Пренса полностью противоречили версии Бедлоу, хотя наветы клеветников были убедительно опровергнуты другими свидетелями, все было напрасно: несчастные были приговорены к смерти и казнены. Все они отрицали свою вину до самой казни, и то обстоятельство, что Барри умер протестантом, было расценено, как весьма важное.

Уайтбред, иезуит из провинции, Фенвик, Гэйвен, Тернер -- все по одному делу, а вслед за ними и Харкорт были преданы суду. Помимо Оутса и Бедлоу, против них выступил новый свидетель по имени Дагдэйл. Этот человек еще более усугубил всеобщую тревогу, утверждая, что двести тысяч папистов в Англии готовы к вооруженному выступлению и ждут лишь сигнала для этого. Обвиняемые с помощью шестнадцати свидетелей из Сент Омера доказали, что Оутс находился там в семинарии в то самое время, когда он, по его словам, совершал свои сенсационные открытия в Лондоне. Однако, поскольку все эти свидетели были католиками, их показания были оставлены без внимания; оправдания подсудимых не имели успеха, и вскоре все они вместе с протестантом Лэнгхорном были казнены, до последнего дыхания отрицая свое участие в преступлении, которое им приписывали.

Меньший успех выпал на долю осведомителей в деле сэра Джорджа Уэйкмена, врача королевы, оправданного, несмотря на то, что они с тем же остервенением клятвенно утверждали его вину. Его осуждение вовлекло бы в число виновных и королеву, а судья и присяжные не решились зайти столь далеко. Два года спустя граф Стаффорд пал последней жертвой этих кровавых негодяев. Свидетелями против него выступили Оутс, Дагдэйл и Тюбервиль. Оутс поклялся, что он видел, как иезуит Фенвик передал Стаффорду поручение от генерала иезуитов, назначившего его казначеем папистской армии. Ненависть и возмущение населения против узника были чрезвычайно сильны. Он был признан виновным и приговорен к повешению и четвертованию. Однако король милостиво заменил такой приговор на отсечение головы. Стаффорд был казнен на Тауэр Хилл, где даже его палачи не могли удержаться от слез при виде спокойной ясности, которую излучали каждая его черточка, каждое движение, каждое слово этого пожилого вельможи.

К этому времени был распущен старый парламент, заседавший уже 17 лет без перерыва, и был созван новый парламент, который утвердил знаменитый статут, именуемый актом о Habeas Corpus, или основной английский закон, обеспечивающий британским гражданам абсолютную безопасность от деспотической власти. По этому закону запрещалось заключать кого-либо в тюрьму в заморские территории; ни один судья под страхом сурового наказания не должен был отказывать заключенному, кто бы он ни был, в праве на предоставление его в суд для рассмотрения законности ареста. По соответствующему запросу тюремщик был обязан доставить обвиняемого в суд для подтверждения постановления о его аресте и заключении под стражу. Если тюрьма находилась в пределах 20 миль от суда, постановление об аресте следовало доставить за три дня до суда. Для больших расстояний этот срок увеличивался пропорционально удалению. Каждый обвиняемый должен быть извещен о сроке его заключения под стражу и доставлен в суд в надлежащий срок. Ни один человек, будучи освобожден из-под стражи по суду, не мог быть привлечен к суду по тому же обвинению снова.

Однако принятие этого закона было на время отложено в связи с непредвиденными и опасными обстоятельствами.

Вслед за предыдущими последовал так называемый "заговор мучной кадки". Некто Дэнджерфилд, человек еще более дурной и бесчестный, чем Оутс и Бедлоу (если это вообще возможно), негодяй, в свое время приговоренный к позорному столбу, наказанию плетьми и клеймению каленым железом, а после этого сосланный на каторгу как опасный преступник и фальшивомонетчик, замыслил этот заговор в союзе с акушеркой по имени Селье, католичкой и большой распутницей. Дэнджерфилд начал с декларации о том, что существует заговор, имеющий целью установление новой формы правления и устранение короля и всей королевской фамилии. Он сумел передать эти "сведения" королю и герцогу Йоркскому, которые одобрили его рвение, вознаградив его деньгами. Он спрятал какие-то якобы мятежные документы в доме некоего полковника Мэнсела, а затем привел в этот дом таможенных офицеров, донеся им, что в доме находятся контрабандные товары. Бумаги были найдены и переданы в суд, который по их рассмотрении пришел к выводу о том, что их сфабриковал сам Дэнджерфилд. Члены суда приказали обыскать все места, где он был завсегдатаем, и вот в доме Селье обнаружились остальные бумаги, изобличающие их авторов. Они были спрятаны в кадке с мукой, отчего этот заговор и получил свое название.

Дэнджерфилд был отправлен в тюрьму Ньюгейт и вскоре полностью признался в подделке документов, инициативу которой он (по-видимому, по природной злобности) приписал графу Каслмейну, графине Повис, а также еще пяти лордам в Тауэре. Он сообщил, что в их намерения входило: подкуп свидетелей с целью обвинить Оутса в лжесвидетельстве и педерастии, убийство графа Шафтсбери, обвинение герцогов Монмута и Бэкингема, графов Эссекса, Галифакса и других в заговоре против короля и его брата, герцога Йоркского. По этому доносу граф Каслмейн и графиня Повис были отправлены в Тауэр, причем есть основания предполагать, что это ложное обвинение было инспирировано самим королем.

Главной целью палаты общин того времени был Билль об Исключении¹¹, который был одобрен общинами предыдущего созыва, но так и не стал законом. Шафтсбери и многие влиятельные лица из его партии зашли в своей вражде против герцога Йоркского настолько далеко, что не видели иного пути к спасению, кроме как в том, чтобы свалить его. Друзья герцога Монмута полагали, что лишение герцога Йоркского права на наследование короны откроет к ней дорогу для их патрона. Демонстративная приверженность герцога Йоркского к католическим предрассудкам весьма раздражала многих, а тирания, с которой он управлял Шотландией, где он долгое время был наместником, сделала его ненавистным в глазах сотен тысяч англичан и шотландцев. Поэтому через неделю после открытия сессии было внесено предложение лишить его права наследования короны¹²

С этой целью был назначен специальный комитет. Разгорелись дебаты, которые обе стороны вели с большой страстью. Король присутствовал на них и получил большое удовольствие, когда билль был отвергнут подавляющим большинством.

1680 год был отмечен введением в практику двух хорошо известных политических кличек: Виги и Тори. Первая была дана народной партии за ее притворную близость фанатическим пуритантским сектантам в Шотландии, которых уже давно называли вигами. Вторая кличка была дана придворным за приписываемое им сходство с папистскими бандитами в Ирландии, к которым также издавна пристало прозвище тори. Два этих нелепых слова прочно вошли в обиход и (хотя и с несколько иным смыслом) неразрывно связаны с двумя соперничающими партиями¹³

Вражда между роялистами и пуританами разгорелась с особой силой в 1679 г. после убийства епископа Шарпа. Этот человек впервые обратил на себя внимание как адвокат пресвитериан в разногласиях, раздиравших шотландское духовенство при Чарльзе II. Его таланты вскоре были замечены советом министров, наградившим его саном архиепископа и епархией Св. Андрея, точнее подкупившим его этим саном с целью заставить его изменить своим прежним принципам и друзьям. В качестве примаса Шотландии он стал главным директором по церковным делам в королевстве. На этом посту он отличился насилием и религиозными преследованиями и стал ненавистен своим прежним сторонникам, заклеймившим его как предателя и ренегата. После поражения пресвитериан у Пентланд-Хиллз он стал особенно рьяно преследовать их, не скупясь на пытки и казни, в ответ на что преследуемая им партия объявила его своим главным и самым опасным врагом.

Случилось так, что несколько пресвитериан, пытавшихся выловить одного из агентов Шарпа, встретили самого архиепископа, путешествующего почти без охраны. Это произошло близ глухой деревушки под названием Мэгус Мур. Решив, что само Провидение отдает им в руки их злейшего врага, они вытащили его из коляски, буквально вырвав его из рук его дочери, и, нанеся ему множество кинжальных ран, скрылись. Один из главных актеров в этой кровавой драме, а именно Джон Бэлфур из Берли, получил широкую известность по роману Вальтера Скотта "Пуритане". -- Д-р Пиннок