Глава 2. Годы учебы в ранге курфюрста

Наследство

Одному из своих наиболее доверенных лиц, которого он отправил в Берлин к Шварценбергу, едва приняв бразды правления в свои руки, Фридрих Вильгельм признался, что ощущает "бремя правления" как "очень тяжелое и почти невыносимое". Несмотря на эти чуть ли не малодушные слова, напоминающие о "меланхоличном курпринце", он сразу же показал, что намерен править серьезно. Так, он весьма целеустремленно ввел в систему государственного управления изменения, казавшиеся ему весьма важными. Правда, поначалу он предложил Шварценбергу и далее сохранять за собой все занятые им важнейшие государственные посты, однако когда тот с радостью изъявил свою к этому готовность, то быстро обнаружил, что новый курфюрст не собирается терпеть его единовластия в Бранденбургской марке.

Еще в конце 1640 года Фридрих Вильгельм пригласил бывшего канцлера фон Гетцена, вытесненного было Шварценбергом со своего поста, занять место председателя во вновь созданном Тайном Совете. Прежний гофмейстер Иоганн Фридрих фон Лейхтмар и его брат Ромилиан, в свое время вынужденные Шварценбергом покинуть двор курфюрста, были призваны снова и назначены тайными советниками. Бежавший ранее в Гамбург тайный советник Самуэль фон Винтерфельд также мог теперь не опасаться более интриг Шварценберга. Поначалу он принял на себя обязанности представителя бранденбургских сословий, а затем, после выполнения кратковременной дипломатической миссии, летом 1641 года был восстановлен в ранге тайного советника.

При дворе курфюрста в Кенигсберге осторожно начала проводиться дружественная по отношению к шведам политика. К этому времени франко-шведская коалиция вновь достигла некоторых военных успехов, хотя до окончательной ее победы было еще очень далеко. Голландцы уже начали прощупывать почву для заключения мира на условиях компромисса, который позволил бы им сохранить столь нелегко добытую независимость от испанских Габсбургов. Возрастала тяга к миру и у немецких князей. Однако первые переговоры о мире на рейхстаге, собравшемся в Регенсбурге, ни к чему не привели.

Бранденбургская марка по-прежнему подвергалась набегам отдельных шведских отрядов. Поэтому поначалу молодой курфюрст не отваживался перебираться со своим двором в Берлин. В этом крайне затруднительном положении он тешил себя иллюзиями, что сможет умиротворить шведов, если распустит свое не приносящее никакой пользы и лишенное какой бы то ни было дисциплины "войско", состоявшее из нескольких тысяч деморализованных солдат. В конце концов существовала еще возможность коренного изменения отношений со шведами, связанная с его женитьбой на дочери Густава Адольфа, все еще несовершеннолетней королеве Кристине; ведь став шведским королем, Фридрих Вильгельм сохранил бы за собой и Бранденбург.

Об этой возможности с беспокойством размышляли Варшавский и Венский дворы. Что же касается Швеции, то правивший там регентский совет в своей политике исходил прежде всего из того положения, которое создалось вследствие стремления покойного Георга Вильгельма подчинить себе Померанию, которую он считал "своим наследством". Неудавшийся поход в Померанию имперских войск при участии Бранденбурга привел к тому, что перешедшие в контрнаступление шведы то и дело подвергали Бранденбургскую марку грабительским набегам и в конечном итоге заняли все стратегические пункты на ее территории.

Резко сократившееся вследствие голода и эпидемий население марки естественно винило во всех своих бедах "католика" Шварценберга, хотя все серьезные решения прежний курфюрст Георг Вильгельм принимал сам. Перенесение центра правления в далекий Кенигсберг благоприятно сказывалось на престиже как прежнего, так и нового курфюрста среди бранденбуржцев. Но сколько же можно было осуществлять настоящее управление с помощью курьеров, сновавших взад-вперед между Кенигсбергом, Берлином и Клеве? Фридрих Вильгельм возлагал большие надежды на то, что хотя бы "малый мир", т. е. краткосрочное перемирие, позволит ему возвратиться в свою берлинскую резиденцию и тем самым обеспечит ему положение настоящего хозяина своих земель.

Шварценберг с ужасом ожидал опасных последствий столь наивно объявленной готовности своего господина к миру и настойчиво предупреждал его: "Единственное, что уважают эти шведы, — это оружие. Если Ваша Княжеская Светлость упустит это из виду, шведская корона либо отклонит любые предложения о перемирии, либо обусловит его столь жесткими требованиями, что на них нельзя будет согласиться по доброй воле". Однако Фридрих Вильгельм, осаждаемый просьбами бранденбургских сословий, которым приходилось содержать не только свои, но и чужие войска, все же отдал приказ распустить свою армию, в чем его решительно поддержал его Тайный Совет. Штатгальтер подчинился этому приказу, но огорчение и напряжение, вызванное тяжелыми спорами с полковниками, которые протестовали и требовали выплаты просроченного жалования, сильно измотали его и в конце концов свели в могилу — в марте 1641 г. он скончался от сердечного приступа.

Эта столь неожиданная ранняя смерть была с одной стороны на руку курфюрсту, поскольку избавляла его от весьма неприятных скандальных разбирательств, которые казались неизбежными вследствие очень уж рьяного стремления штатгальтера к обогащению за казенный счет. Но с другой стороны, теперь утрачивались хорошие отношения с императорским двором, где Шварценберг с полным основанием считался преданным представителем интересов Габсбургского дома.

Его сын, бывший советник кайзера, вступил в заговор со сторонниками Габсбургов в Бранденбурге, опасавшимися прочного союза со шведами. Этот заговор, направленный против курфюрста, был раскрыт, и молодой Шварценберг был вынужден бежать в Вену. Тем не менее ему впоследствии исправно поступали доходы с имений, принадлежавших его отцу.

Первое время финансовое ведомство курфюрста не могло и думать о том, чтобы выплачивать накопившиеся долги. Более того, приходилось закладывать разбогатевшим кредиторам, вроде гамбургских купцов, все новые земельные владения. Восстановление экономики опустошенных и обезлюдевших земель началось лишь в конце сороковых годов. Первые отчеты о состоянии хозяйства Бранденбургской марки, которая принадлежала к числу наиболее пострадавших от Тридцатилетней войны районов, позволяют по меньшей мере догадываться о масштабе общей нищеты.

Даже отдельные сообщения о последствиях пребывания шведских, имперских и даже собственных войск в тех или иных местах показывают, что они всегда сопровождались бесчинствами разнузданной озверевшей солдатни. После того, как уходил очередной отряд, за ним оставались многочисленные трупы и пепелища. Казалось, невозможно себе представить повторения грабежей в таких местах, поскольку новым грабителям было уже нечем поживиться, но они приходили снова и снова. И все же немалые бедствия, причиненные непрекращающимися с 1626 г. набегами и сопоставимые с потерями от чумы, холеры или тифа, к началу правления Фридриха Вильгельма населению как-то удалось пережить.

Правда, сообщения о совершенно невыносимых страданиях населения почти всегда исходили от местных органов управления, которые должны были обосновать перед правительствами земель невозможность собрать требуемые "нормальные" или дополнительные налоги и натуральный оброк с разоренных подданных. Об одном единственном проходе имперского отряда через Плауэ (сегодня часть города Бранденбург) в первый день 1639 г. сообщалось, например, что "многие пожилые мужчины замучены до смерти, многие женщины и девушки изнасилованы также до смерти; многие дети частью повешены, частью сожжены; многие раздеты догола и выставлены на мороз умирать от холода". Когда же вслед за этим нагрянули шведы, сообщалось, что "никогда еще не было такого злостного грабежа, насилия и воровства, как случилось в этот раз".

Об одном небольшом городке на восточном берегу Одера сообщалось, что только с 1640 по 1641 г. шведские войска проходили через него 194 раза, сопровождая свои марши обычными грабежами. И все же после этого там сохранилось население!

В это время правительство курфюрста было обязано ежегодно выплачивать шведским оккупационным войскам в Бранденбургской марке 100&nbs;pтысяч талеров наличными, а также поставлять 1000 шеффелей (54 000 литров) муки. Деревни и города, находившиеся в стороне от путей продвижения войск, понесли гораздо меньшие потери, но зато с них как "друзьями", так и врагами собирались все большие налоги и поборы. В первые годы правления Фридриха Вильгельма шведы разработали столь эффективную систему выколачивания денежных и материальных средств из населения, что назначенный штатгальтером маркграф Эрнст фон Бранденбург-Егерсдорф мог в своих отчетах докладывать лишь о полном разорении страны.

Из Померании, на обладание которой Фридрих Вильгельм также активно заявлял претензии, представители сословий сообщали новому курфюрсту: "Стало обыкновением, что и кавалеристы, и пехота каждую ночь грабят деревни, отбирают у крестьян телеги, плуги и другие сельскохозяйственные орудия, либо нарочно сжигают их, избивая людей подчас до смерти... При грабежах и мародерстве применяются разнообразные пытки с целью выведать, не спрятал ли кто чего-нибудь; некоторым связывают руки и выкручивают их, других бьют по пяткам, третьим вставляют между пальцев горящие фитили... Так у людей отбираются все средства к существованию, и им приходится питаться бардой (отходами пивоварения), древесными почками и другими несъедобными вещами; доходит даже до того, что некоторые поедают мясо своих умерших родителей". В то время было в ходу выражение "шведский напиток"; при этом имелись в виду случаи, когда шведские солдаты заставляли подозреваемых в сокрытии каких-либо ценностей или продуктов пить фекальную жидкость.

В среднем население Бранденбургской марки за время войны сократилось более чем вдвое. В некоторых городах многие дома опустели; в Берлин-Кельне, например: пустовали 350 домов из 1200, а из 1200 жителей осталось в живых менее половины. В Потсдаме из 1300 жителей осталось 700. Во Франкфурте на Одере, где раньше насчитывалось около 12 000 жителей осталось лишь три или четыре тысячи, а в Пренцлау — 750 человек из 9 тысяч. Напротив Стендаль со своими 11 тысячами жителей стал самым населенным городом марки. Из деревень же многие просто прекратили свое существование; в частности в Пригнице большинство из них полностью обезлюдели. Наиболее опустошенной из земель Бранденбурга был Укермарк. Первоначально деньги на содержание своих и чужих войск (контрибуции) собирались органами сословного (дворянского и городского) самоуправления, однако Шварценберг как председатель Военного Совета выколачивал эти средства с применением не меньшего насилия, чем это делали имперские и шведские комиссары.

Перед войной доходы курфюрста с Бранденбургских земель составляли 260 тысяч талеров; к 1640 г. эта цифра снизилась до 35 тысяч. Наиболее важным источником доходов была установленная на Эльбе таможня, контролировавшая вывоз зерновых из страны, а также транзит через территорию марки товаров других стран, но она еще до начала войны была заложена датчанам. Поэтому неудивительно, что придворная кухня Берлина не раз была вынуждена прибегать к краткосрочным займам у Берлинского магистрата.

"Деньги" были важнейшей темой переговоров о наделении Фридриха Вильгельма леном на Прусское герцогство. Начало этим переговорам положило специальное приглашение со стороны короля Польши Владислава IV в начале апреля 1641 г. До проведения праздничной церемонии, которая должна была состояться в Варшаве 7 октября, следовало обсудить вопрос об отчислениях в пользу короля части доходов приморских таможен Пруссии. После долгих препирательств и щедрых затрат на подкуп влиятельных посредников Владислав удовлетворился ежегодной выплатой ему 35 тысяч талеров, или 100 000 польских злотых. Теперь церемония могла состояться в установленное время.

7 октября 1641 года в тронном зале королевского замка в Варшаве шесть бранденбургских посланников по всей форме представили польскому королю, восседавшему на троне, ходатайство своего господина о предоставлении ему в качестве лена Прусского герцогства. От имени короля великий канцлер Польши торжественно объявил о том, что для этого нет никаких препятствий. Затем под звуки горнов и литавр отворились большие двери, и курфюрст Фридрих Вильгельм во главе сопровождающей его свиты придворных вступил в зал. Трое польских сановных вельмож проводили его до ступеней трона, где курфюрст должен был преклонить колена на богато разукрашенную подушку. Великий канцлер держал перед ним пергамент с текстом торжественной присяги, которую Фридрих Вильгельм зачитал, стоя на коленях. После этого ему было вручено красное ленное знамя.

Хотя эта церемония была всего лишь формальной данью традиции, гордый Гогенцоллер, возможно, воспринял это коленопреклонение как унижение. Вероятно, в этом и кроется причина его настойчивого стремления освободиться от вассальной зависимости.

В Пруссии после преобразования восточной части Орденского государства в светское герцогство (1525 г.) дворянство оставалось обязанным платить налоги. Хотя правление страны находилось в руках сословных "верховных советников", причем обязательно местных уроженцев и непременно лютеранского вероисповедания, большая часть постоянных доходов поступала в сокровищницу курфюрста. Доходы же от налогов, собираемых сословиями, большей частью оставались в общей "шкатулке страны". Вследствие долгов, отягощавших как административно-хозяйственные единицы, так и землевладения курфюрста, доход последнего в 1648 г. не превышал и 6 тысяч талеров. Несмотря на это, Фридрих Вильгельм в том же году поручил своему дипломатическому представителю в Варшаве купить там для него знаменитую своей редкостью чашу, изготовленную из яшмы, ценою 150 тысяч злотых (50 000 талеров). Один этот пример представительских потребностей юного "отца страны" высвечивает с необычайной яркостью принципиальную разницу между денежными затруднениями правителей и невообразимой нуждой управляемых.

В своих нижнерейнско-вестфальских владениях курфюрст всего лишь числился хозяином, но реальной власти не имел. За крепости герцогства Клеве уже много лет с переменным успехом боролись испанцы и голландцы; в графстве Марк все важнейшие крепости, в том числе Хамм и Дортмунд, были заняты войсками кайзера; клевские земельные угодья еще в 1616 г. были заложены нидерландским заимодавцам, и к 1641 г. сумма долга вследствие невыплаченных процентов выросла впятеро. Курфюрст оставался неплатежеспособным, и было совершенно не исключено, что нидерландские Генеральные Штаты в обозримое время выступят вместо обанкротившихся заимодавцев и предъявят претензии на все герцогство.

В этой связи стало особенно ясно, какое огромное значение для политико-имущественных отношений имеют восстановление порядка и оздоровление экономики. В герцогстве Клеве Фридрих Вильгельм должен был прежде всего урегулировать отношения с сословиями настолько, чтобы сделать возможным налогообложение. Однако и после этого до окончательной интеграции всех земель в единый централизованно управляемый общий государственный аппарат было еще далеко. В противоположность Бранденбургской марке, где на всех сословных собраниях дворянство марки имело решающий голос, в Клевском герцогстве города имели большое хозяйственное значение и соответственно городская буржуазия не без сильного влияния своих голландских соседей осознавала себя влиятельной гражданской силой.

Кроме того, для сбора налогов очень большое значение имели таможни, контролировавшие торговое судоходство по Рейну. Располагавшееся по обе стороны от реки Рур графство Марк играло не столь большую роль; там хотя и добывались уголь и железо, однако перерабатывавшая их промышленность не экспортировала своих товаров. Напротив в небольшом графстве Равенсберг ткацкие фабрики Билефельда и Герфорда во время войны не только не были парализованы, но снабжали своей продукцией все прилегающие районы.

В то время как государство Пфальц-Нойбург и курфюршество Бранденбург постоянно ставили под сомнение промежуточное решение вопроса о разделе Юлих-Клевского наследства, достигнутое в 1614 г., представители сословий, используя традиционные связи, существовавшие в прежнем союзном государстве, организовывали заговоры против своих новых властителей. Благоприятным поводом для этого служили конфессиональные противоречия. Если Гогенцоллеры перешли в кальвинизм в надежде найти себе поддержку в Нидерландах, то и пфальцграфы Нойбургские, исповедывавшие дотоле лютеранство, стали католиками, дабы в случае необходимости найти союзников в Габсбургской партии. Неустойчивое положение в низовьях Рейна и в Вестфалии послужило еще одной причиной, побудившей Фридриха Вильгельма стремиться к заключению перемирия со Швецией.

Между Швецией и Габсбургом

Первыми шагами Фридриха Вильгельма на непривычной еще для него стезе большой политики и государственного управления пыталась руководить его мать. Она передала ему письмо с советами некоего Георга Эрнста фон Веделя, уроженца города Неймарка, который с 1639 г. состоял на Брауншвейгской службе в чине генерала. В этом письме, помимо прочего, настоятельно подчеркивалось, что для проведения самостоятельной политики очень важно иметь собственное войско. Однако этот разумный при других обстоятельствах совет был неприемлем в условиях полной распущенности "собственной" солдатни.

Освободившийся после смерти Шварценберга пост штатгальтера Фридрих Вильгельм доверил своему ближайшему по отцовской линии родственнику и почти ровеснику маркграфу Эрнсту фон Егерсдорфу. Этот единственный сын Иоганна Георга фон Бранденбург-Егерсдорфа (в прошлом союзника опального "Зимнего короля" Фридриха фон Пфальца) являлся также и ближайшим наследником курфюрста. Однако юному маркграфу, и без того измученному болезнями, поставленная перед ним задача управления страной, притесняемой в равной степени как шведскими "оккупантами", так и имперскими "союзникам", оказалась не по плечу.

Он был помолвлен со старшей сестрой Фридриха Вильгельма Луизой Шарлоттой и проявил большое рвение в стараниях предотвратить полное опустошение войной основного ядра владения Гогенцоллеров. Заняв свой пост в мае 1641 года, он после нескольких совещаний с членами Тайного Совета смог однако лишь констатировать, что "телега (как говорится в пословице) увязла в дерьме так глубоко, что ее без чрезвычайной помощи со стороны высочайших персон не вытащить". Изыскать какие-либо средства в казне курфюрста не представлялось возможным. Однако в июле случилось в высшей степени счастливое обстоятельство.: из Гамбурга в Берлин прибыло судно с большим грузом соли. Вырученный при этом налоговый сбор в размере 550 рейхсталеров был немедленно переправлен в посольству курфюрста в Регенсбург, чтобы оно могло достойно представительствовать на ведущихся там переговорах о мире.

Изнурительные споры с земствами, требовавшими мира любой ценой, и сторонниками покойного Шварценберга, стоявшими за продолжение войны на стороне кайзера, быстро сломили дух штатгальтера. В октябре 1642 г. он умер, предварительно забаррикадировавшись в Шпандау, куда он бежал, охваченный манией преследования. Отчет его личного врача курфюрсту, помимо прочего, представляет определенный интерес в культурно-историческом плане. Свидетельствуя о том, что собственно причиной смерти маркграфа явилось подавленное настроение, он упоминает также о губительном влиянии "чрезмерного употребления в пищу дичи, в том числе мяса кабанов, оленей, зайцев, и злоупотребления крепкими итальянскими, испанскими и французскими винами... Ко всему этому приводят душевные нестроения: уныние, тревоги, опасения, страхи и, в особенности, любовь, которая именно в тех случаях, когда она исходит из чистого сердца, может лишить человека не только здоровья, но и жизни".

Фридрих Вильгельм не верил ни в "романтические" причины смерти, ни во вредные последствия перечисленных пороков; он во всем винил коварные происки сторонников покойного Шварценберга и решил отныне не назначать больше нового наместника, а как можно скорее вернуться в Берлин и править там самому. Однако это случилось лишь в начале мая 1643 г.

Между тем переговоры со шведами уже в июле 1641 г. привели к соглашению о перемирии сроком на два года. Правда, воспользовавшись беспомощностью Бранденбурга в военном отношении, шведы продиктовали столь жесткие условия (сохранение всех стратегически важных пунктов на территории марки в своих руках и непосильно высокую контрибуцию), что курфюрст отказался ратифицировать это соглашение. Возобновившиеся вслед за этим новые переговоры, связывавшиеся вначале с возможным заключением брака между Фридрихом Вильгельмом и шведской королевой Кристиной, тянулись вплоть до заключения всеобщего Вестфальского мира. И все же следствием их было то, что это сомнительное перемирие худо-бедно соблюдалось.

Решение вопроса о браке, на котором Фридрих Вильгельм настаивал со все большим нетерпением, всячески оттягивалось регентским советом Швеции во главе с канцлером Акселем Оксеншерной под тем предлогом, что королева несовершеннолетняя и пока не испытывает никакой склонности вступать в брак. В 1644 году, когда Кристина достигла совершеннолетия, Фридрих Вильгельм возобновил свое сватовство, поддержанное матерью королевы Марией Элеанорой, которая с 1643 года проживала в Кенигсберге и решила помочь своему племяннику. Однако канцлер, определяющий шведскую политику, счел более выгодным продолжать держать курфюрста в состоянии полной неопределенности, причем сделал это в еще более оскорбительной форме. Когда же шведы в июне 1645 г., начав переговоры о мире в Оснарбрюке, затребовали себе всю Померанию, то в дипломатических отношениях язык жесткой политики с позиции силы окончательно взял верх над "сердечными делами".

Молодой курфюрст, который незадолго до этого сказал одному из своих советников, что он больше не желает ничего знать о жене, т.к. "в это суровое время ему и одному хватает хлопот", тем не менее подумывал теперь о политически выгодном браке. Настало также время подумать и о сыне, поскольку в случае преждевременной смерти курфюрста в качестве наследника марки в "Бранденбургском доме" мог рассматриваться только его двоюродный дед маркграф Кристиан Вильгельм, которому было в это время 57 лет. К тому же он в 1632 году перешел в католичество, и занятие им княжеского престола было бы связано с тяжелыми внутри- и внешнеполитическими последствиями. Поэтому еще во время брачных переговоров со шведами, участились уже давно начатые контакты с дружественным домом Оранских, "прощупывающие почву" в этом отношении. Вскоре Фридрих Вильгельм убедился в том, что в Гааге он воспринимается как весьма желанный кандидат в зятья.

В Вене и Варшаве попытки Фридриха Вильгельма сблизиться со шведами, и в особенности, его брачные планы в этом направлении естественно воспринимались с тревогой и раздражением. Однако в Париже, где уже прикидывали возможное соотношение сил в Европе в случае заключения всеобщего мира, к этим планам отнеслись вполне сочувственно и дали курфюрсту знать, что его тесный союз со Швецией получит здесь поддержку. Франция надеялась тем самым создать стойкий противовес могуществу Габсбургов. С другой стороны Бранденбургские дипломаты в Вене пытались успокоить возросшие там опасения, доказывая, что "шведская женитьба" курфюрста является чуть ли не единственным средством обеспечить мир и одновременно сохранить Померанию в составе Рейха.

Все эти соображения оказались однако беспредметными, когда Фридрих Вильгельм окончательно решил посвататься к 18-летней принцессе Луизе Генриэтте Оранской. Она была старшей дочерью его двоюродного деда, наследного штатгальтера Республики Соединенных Нидерландов, чье расположение он завоевал еще в годы своего обучения в этой стране. Свадьба состоялась уже в декабре 1646 года в Гааге. Ее было решено отметить в узком кругу, не устраивая пышного празднества, поскольку штатгальтер был серьезно болен.

Сразу после свадьбы Фридрих Вильгельм в одиночестве срочно отправился в Клеве. Он решил использовать близкое родство с домом Оранских для того, чтобы путем вооруженного вторжения в графство Берг принудить пфальцграфа Нойбургского к пересмотру договора о разделе Юлих-Клевского наследства в свою пользу. Эта попытка была обречена на неудачу, поскольку республиканское правительство Соединенных Нидерландов (Генеральные Штаты) не проявило ни малейшего желания поддержать нового родственника своего Эрбштатгальтера, тем более что последнего подозревали в монархических тенденциях. Однако из этого провала Фридрих Вильгельм, как мы увидим в последствии, не извлек для себя никакого урока.

Тем временем переговоры в Оснарбрюке по вопросу о том, кому должна принадлежать Померания, драматически обострились. Швеция, которая после заключения в 1645 г. мира с Данией, окончательно утвердила свое господство над Балтикой, оставалась сверхмощным соперником курфюрста в этом вопросе. Однако Фридрих Вильгельм по-прежнему ни в коем случае не хотел отказываться от Штеттина и Вольгаста. От кайзера Фердинанда III, который только что потерпел жестокое поражение от шведов в Померании, рассчитывать на помощь не приходилось; поэтому курфюрст попытался искать поддержки у Франции. Он рассчитывал на то, что в интересах этой великой державы — не допускать чрезмерного усиления зависящей до сих пор от нее Швеции. В том, что заполучить всю Померанию ему не удастся не было никаких сомнений. Поэтому он предусмотрительно выдвигал сильно завышенные требования с тем, чтобы в конце концов не остаться совсем с пустыми руками. Наряду с бывшими епископствами, которые по-прежнему удерживались шведами, в каталоге его требований стояли княжества Силезия, а также Юлих и Берг. Граф Иоганн фон Зайн-Витгенштейн, представлявший Бранденбург на конгрессе сторонников мира, с большой тревогой предупреждал его: "С такими требованиями Бранденбург может быть исключен из всех дальнейших переговоров и в конце концов не получить ничего." Фридрих Вильгельм долго упирался, но после того: как посланник кайзера и представитель Франции (оба кстати прислали ему поздравления по случаю бракосочетания) высказали ему те же опасения, что и Витгенштейн, сдался. Он был бесконечно разочарован "отступлением" Франции и, хотя к концу февраля 1647 г. он после долгого сопротивления и отстаивания каждого отдельного пункта своих требований согласился на небольшую территорию "Задней Померании", обладание всей этой страной всю жизнь оставалось его целью, ради достижения которой он не брезговал никакими, даже самыми крайними средствами, но которой все же так и не достиг. И все же следует признать тот факт, что при заключении окончательного мира в 1648 г. вследствие сильного давления Франции на Швецию Фридрих Вильгельм смог записать себе в актив существенное расширение своих владений.

Возможно юный супруг был очень удручен при мысли о том, что ему придется везти свою изнеженную принцессу в страну, не только опустошенную войной, но и в мирные то времена довольно убогую по сравнению с Нидерландами. Без Штеттина и Вольгаста, возможно думал он, его марка и в далеком будущем не сможет стать богатой торговой страной. В июне 1647 г. он собственноручно составил меморандум, в котором попытался основательно проанализировать свое положение.

Несмотря на продолжение мирных переговоров, он не видел никаких шансов на достижение общеевропейского мира в условиях, когда его княжество подвержено опасности в большей степени, чем любое другое. Находясь между двумя фронтами, он считал весьма рискованным для себя встать на сторону той или иной из противоборствующих группировок. Заключи он союз со шведами, его Рейнско-Вестфальские тут же подвергнутся нападению имперских войск, как бы ни была ослаблена мощь кайзера. С другой стороны заманчивые предложения, которые именно теперь делал ему кайзер, не стоили ничего, так как католики никогда не скрывали, что не считают себя обязанными держать слово, данное еретику. Поскольку все же в этот момент следовало принять твердое решение, он почел за лучшее встать на сторону евангелической Швеции. Это было для него меньшим злом. В будущем однако он позаботится о том, чтобы добиваться уважения, имея под рукой достаточно сильную армию. Кроме того, нужно будет заключать союзы и с другими евангелическими княжествами вроде Брауншвейг-Люнебурга и Хассен-Касселя, чтобы не зависеть от Швеции.

В этом меморандуме Фридрих Вильгельм настоятельно подчеркивает, что ведя переговоры о союзе со шведами, он не будет забывать и о своем вассальном долге как герцога Пруссии перед королем Польши. Но именно из-за связи с Польшей его Тайный Совет решительно предостерегает его от этого союза. Курфюрст озадачен. Он не желает отказываться от своего плана и даже после новых совещаний соглашается лишь на время отложить его. Похоже, он уже тогда намеревается при неминуемом возобновлении войны поляков со шведами занять такую позицию, которая не очень хорошо согласуется с его долгом вассала польского короля. А неизбежность такой войны была обусловлена всем ходом исторического развития.

В Польше после того, как в 1572 г. умер последний представитель правящей польско-литовской династии Ягеллонов, дворянский сейм установил принцип свободных выборов короля. Выбранный в 1587 году королем Польши Сигизмунд III происходил из шведского королевского рода Ваза и соответственно в 1592 году занял и шведский трон. Будучи католиком¹, он чувствовал себя обязанным проводить в Швеции контрреформацию и, встретив решительное сопротивление большинства населения, потерял шведскую корону в борьбе со своим дядей-лютеранином, занявшим в 1599 году трон под именем Карла IX. С тех пор в обеих странах царствовали представители династии Ваза.

При сыне Карла IX Густаве II Адольфе Швеция добилась положения сверхдержавы в Северной Европе и вела успешные завоевательные войны против Польши и России. Но в условиях, когда после смерти Густава Адольфа шведский трон, на который продолжали предъявлять претензии польские Ваза, заняла его несовершеннолетняя дочь, шведско-польское противостояние в борьбе за господство над Балтикой все больше становилось существенным элементом европейской политики.

В 1626 году, когда Густав Адольф вторгся в Пруссию, в эту борьбу был втянут и Бранденбург. Стремясь создать для себя дополнительный источник доходов и заодно нанести ущерб экономике Польши шведский король захватил морские порты Пруссии и установил там высокие таможенные пошлины на вывоз из них зерна. Когда в следующем году Георг Вильгельм во главе 5-тысячной армии попытался изгнать своего королевского зятя из Кенигсберга, Пиллау и Мемеля, это выглядело лишь как беспомощный жест. Поставить этих солдат на службу польскому королю оказалось невозможным хотя бы потому, что они сразу же были вынуждены перейти на сторону шведов. Лишь в 1635 году Швеция в период ослабления своего военного положения вернула Бранденбургу портовые таможни. Да и то польский король Владислав IV тут же отобрал себе половину таможенных сборов и только незадолго до конца Тридцатилетней войны Фридриху Вильгельму удалось завладеть этими портовыми таможнями безраздельно.

То, что отношения с королем Владиславом, который требовал уважения не только как сюзерен над герцогством Прусским, но и как зять кайзера, удалось сохранить относительно безоблачными, несмотря на известную склонность Фридриха Вильгельма к союзу со шведским "наследным врагом" Владислава, в немалой степени является заслугой постоянного представителя Бранденбурга в Варшаве Иоганна фон Хоферберга. Этот выросший в Польше и с 1631 г. состоящий на Бранденбргской службе дипломат в течение сорока двух лет (с начала правления Фридриха Вильгельма) представлял интересы своего господина в Варшаве столь успешно что ему всегда удавалось преодолевать политические кризисы. Нередко денежные подношения, которые Хофербек делал в нужное время нужному человеку на должном уровне, творили подлинные чудеса. Позднее при Берлинском дворе выдающимися мастерами этого широко распространившегося искусства проявили себя французские дипломаты.

Дар "открывать" таких сподвижников, как Хофербек, привлекать их на себе на службу и поощрять на высочайшие достижения на этой службе проявился у Фридриха Вильгельма очень рано. Правда, важнейшие его советники в период его "обучения" в ранге курфюрста свидетельствуют о том, насколько сильно в это время он еще нуждался в "моральной поддержке". Его брак с Луизой Генриэттой подействовал на него в этом отношении благотворно и стабилизирующе, в особенности после того, как у них в 1648 году родился сын. К сожалению этот столь страстно ожидаемый продолжатель рода скончался уже в следующем году, а вслед за этим у молодой курфюрстины случился выкидыш. При таких ударах судьбы Фридрих Вильгельм все еще искал моральной поддержки и утешения у своего самоуверенного близкого друга и советника Конрада фон Бургсдорфа. Благодаря этому честолюбивый фаворит существенно влиял на бранденбургскую политику в первые годы правления молодого курфюрста.

Характер правления до заключения Вестфальского мира

Тайный Совет был основан в 1604 г. курфюрстом Иоганном Фридрихом. Как совещательный орган по вопросам внешней политики и "рука курфюрста" в делах внутреннего управления Совет все больше становился централизованным правительством и вместе с тем важным инструментом внедрения нарождающегося режима абсолютной власти правителя. Правда, поначалу в отдельных частях его владений особые интересы ведущих сословий оставались по-прежнему весьма весомыми.

Однако уже в первые годы Тридцатилетней войны предоставленное земствам право сбора налогов было грубо проигнорировано не только вождями иностранных армий, но и Военным Светом Бранденбурга, который возглавлял Шварценберг.

Когда Фридрих Вильгельм, созвав распущенный Шварценбергом Тайный Совет, возродил в прежнем виде орган центрального управления, вновь вступила в силу и прежняя земская конституция, правда в слегка ущемленном виде. Первые попытки установить "абсолютистский" образ правления новый курфюрст смог предпринять лишь в конце Тридцатилетней войны.

Новый "старый" канцлер Сигизмунд фон Готцен был так сказать "официальным" советником по вопросам внешней политики, тогда как за остальными членами Тайного Совета не было закреплено никаких четко разграниченных ведомств; они рассматривали различные порученные им вопросы и готовили по ним доклады. Окончательное решение по всем вопросам Фридрих Вильгельм с самого начала оставил за собой.

Тем, что молодой курфюрст, на первых порах робкий и нерешительный, быстро научился держаться уверенно и внушительно, он обязан в первую очередь общению с Конрадом фон Бургсдорфом, другом юности и доверенным лицом его покойного отца. Бывший полковник и комендант крепости Кюстрин быстро понял, как завоевать доверие курпринца: он сумел лишить все еще "могущественного" Шварценберга не только председательства в Военном Совете, но и командования войсками (частично бранденбургскими, частично — имперскими) на территории марки прежде, чем тот успел предпринять какие-либо опасные контрмеры. После этого столь же бесстрашный, сколь и беззастенчивый, хитрый вояка занял при дворе то место, к которому стремился. Он несколько раз ездил в Кенигсберг и быстро стал незаменимым в глазах курфюрста. Излучающий уверенность и оптимизм, он являл собой полную противоположность ученым членам Тайного Совета, которые в трудных ситуациях проявляли сдержанность и осторожность. Именно в таких ситуациях, когда требуются быстрые и решительные действия, он неоднократно оказывал склонному к импульсивным решениям юному курфюрсту неоценимую моральную подержку.

Для нормального сотрудничества в Тайном Совете Бургсдорфу не хватало ни юридического образования, ни необходимой усидчивости, однако, располагая титулом оберкамергера и (первое время) неограниченным доверием курфюрста, он мог и на заседаниях этого органа сказать свое веское, подчас решающее слово при выработке важнейших резолюций. Насколько близкими были дружеские отношения между курфюрстом и его "слугой", показывает заключенный ими в октябре 1643 г. договор о братстве по оружию в стиле офицерских товариществ того времени, — договор, в котором оба завещали друг другу в случае смерти одного из них все свое оружие. Из этого завещания была исключена лишь роскошная шпага курфюрста, инкрустированная бриллиантами.

Когда в 1644 г. оберкамергер Бургсдорф, несмотря на сомнения членов Тайного Совета и отчаянное сопротивление представителя бранденбургских земств, укрепил курфюрста в его намерении снова начать вербовку солдат и покончить с военно-политической беспомощностью Бранденбурга, он хоть и проявил истинный инстинкт "силового" политика, однако не нашел иного решения проблемы финансирования армии, кроме усиления налогового бремени. Против этого выступил постепенно набирающий политический вес и влияние новый член Тайного Совета Отто фон Шверин, которому удалось в конце концов склонить на свою сторону и курфюрста. Бургсдорфу не осталось ничего иного, как отправиться в Пруссию с тем, чтобы самому раздобыть там денег, не прибегая к налоговому прессу. Одновременно военному комиссару в княжествах Клеве и Марк — Иоганну фон Норпрату также удалось изыскать кое-какие финансовые источники. На собранные этими двумя деятелями средства были завербованы несколько тысяч солдат, которые были расквартированы преимущественно в княжестве Клеве. Эти всегда нежелательные для населения "нахлебники" хотя и в самом деле добавили престижа хозяину страны, но в дальнейшем, как наглядно показал пример Клеве, подбили его на опасные военные авантюры.

Первый успех своей новой политики — политики с позиции силы — Фридрих Вильгельм смог записать себе в актив довольно скоро; уже в июле 1644 г. он заставил шведов освободить города Франкфурт и Кроссен. Вступление его войск в эти города сопровождалось внушительным милитаристским спектаклем, на который были затрачены огромные средства. Это событие привлекло к себе внимание не только на территории марки, но и за ее пределами. Ведь все еще шла война. Этот демарш получил дальнейшее развитие и в западных землях, где Фридрих Вильгельм возвратил себе несколько крепостей, занятых до этого враждебными ему соседями.

К этому времени бранденбургский дворянин Курт Бертрам фон Пфуэль предложил курфюрсту план военно-политической реформы всего бранденбургско-прусского государства, произведший на того очень сильное впечатление. Это был действительно хорошо продуманный и в каком-то отношении опережающий свое время план, разработанный во многом по шведскому образцу. Он содержал прогрессивные идеи развития таких форм абсолютизма, которые позволяли привлечь всех подданных и все производительные силы страны к содержанию постоянной, тесно связанной с ней корнями армии. Этому тотчас всеми силами воспротивились бранденбургские дворяне, которые имели своего представителя в Тайном Совете и не без оснований опасались того, что теперь в любом случае им придется платить налоги. К тому же вооружение собственных крестьян казалось им в высшей степени опасным. Даже Бургсдорф, который вероятно видел в Пфуэле соперника, выступил против этого плана. Поэтому в 1647 г. Пфуэль был выведен из Тайного Совета.

Возможно, уже тогда Фридрих Вильгельм сделал для себя решающий вывод, во многом определивший его будущее поведение: тайные советники, придерживающиеся традиционного земского мышления, могут представлять для стремящихся к неограниченной абсолютной власти князей какую-либо ценность только как консультанты по отдельным частным вопросам. Свой главный инструмент политической власти — независимое от земских пожертвований постоянно готовое к действию войско — он должен создать сам. Ну а пока до конца Тридцатилетней войны такой человек, как Бургсдорф, мог еще оставаться привилегированным главным советником и приближенным бодрячком для поддержки боевого духа.

В эти годы не было и речи ни о строгом церемониальном этикете, который был введен при Бранденбургском дворе после 1660 года, ни о той праздничной роскоши, которая после устранения тягостной нехватки финансов столь поражала иностранных гостей, приглашаемых по случаю особых торжеств. С тех пор как в 1627 г. курфюрст Георг Вильгельм перебрался в Кенигсберг — подальше от бед, связанных с оккупационным режимом Валленштейна, двор прозябал как бы в ссылке (так это, по крайней мере, выглядело из Берлина) и курфюрст вследствие нехватки финансов был вынужден сильно ограничивать свои представительские потребности. Если к этому добавить его длительную немощь вследствие болезни, то не приходится удивляться, что двор его выглядел более чем скромным по сравнению с другими дворами империи того же ранга.

После вступления на престол Фридриха Вильгельма хозяйственные трудности, особенно в пределах самой Бранденбургской марки, стали еще заметнее. Однако новый властелин никогда не отказывался от веселых пирушек в кругу своих ближайших друзей, едва лишь возникала к тому возможность. Неумеренность в еде и попойках привела к тому, что его здоровье было подорвано уже в достаточно раннем возрасте. От этого порока он не мог избавиться на протяжении всей своей жизни. Бургсдорфу, хоть он и был на 25 лет старше своего господина, было свойственно предаваться азартным играм, пьянству и чревоугодию; это был типичный полковник времени великой войны. И в первые годы своего правления, несмотря на дистанцию, которую юный монарх никогда не забывал соблюдать, бравый вояка в часы досуга всегда был ему "добрым собутыльником", а подчас и "духовником". Однако о той власти, которую в то время иезуитские "советники совести" обретали над некоторыми католическими князьями, кальвинистский придворный проповедник при Фридрихе Вильгельме не мог и мечтать.

Бургсдорф сделал титул оберкамергера высшим придворным чином на личной службе у курфюрста. Это вполне отвечало его стремлению влиять на самые разные стороны придворной и государственной жизни. Однако курфюрстину (княгиню) все же сильно раздражало чересчур самодовольное поведение этого придворного, который, как она узнала, даже о ней, своей новой госпоже, позволял себе непочтительные высказывания. Введенные ею для придворных дам молитвенные часы (по примеру баронов Шверина) он расценивал как обременительное ханжество. Дескать, молилась бы лучше государыня о том, чтобы справиться с главной своей задачей — родить наследника, да вот что-то не получается.

Луиза Генриэтта назначила своим хаусгофмейстером (управляющим ее личными угодьями) Отто фон Шверина, члена Тайного Совета, который резко критиковал Бургсдорфа за беспорядок в финансовых делах, и всемерно протежировала этому высокообразованному и толковому кальвинисту. Она, вероятно, охотно видела бы его на месте ненавистного ей Бургсдорфа.

Тем временем в Оснарбрюке велись переговоры о мире. В многолетних спорах о Померании, которую Швеция требовала себе в качестве компенсации за оказанную ею помощь протестантским князьям в войне, она была сильно раздражена поведением представителей Бранденбурга. Прямо таки бесстыдное жонглирование постоянно меняющимися возможностями различных союзов, которое практиковал их господин, его беззастенчивые претензии на территориальные приобретения, выглядевшие совершенно нереальными, сам стиль ведения им переговоров — все это, казалось, окончательно истощило терпение не только шведов, но и кайзера. Однако на последней стадии переговоров Франция вдруг оказала поддержку дерзкому выскочке, который, несмотря на все стремления к вооружению, оставался все еще очень слабым в военном отношении.

Когда в конце концов ему наряду с "Задней" (Восточной) Померанией вместе с бывшим епископством Каммин — вместо Передней Померании со Штеттином и районом, прилегающим к устью Одера — достались почти равноценные по площади княжества Хальберштадт и Минден, да еще в перспективе герцогство (бывшее епископство) Магдебург, то это случилось в основном благодаря позиции Франции: сильное (пусть даже и не слишком) княжество Бранденбург отныне должно было стать "костью в горле" (как образно выразился Франц Меринг, — "жалом в плоти") Габсбургского дома и всячески мешать возрождению могущества противников Франции.

В общем за этим курфюрстом установилась репутация беспринципного интригана, наивно и бесцеремонно стремящегося обеспечить себе преимущество. Общественное мнение Европы, привыкшее признавать за великими державами право на жестокий эгоизм, отказывало в этом незначительному в военном отношении, "находящемуся в состоянии хозяйственной разрухи" Бранденбургу. Было ясно, как Божий день, что этот "аутсайдер" (в оригинале "проигравший" — Ф.С.) должен собственно быть готовым заплатить любую цену за то, что вообще дешево отделался и остался цел. И вот это непонятное упрямство при защите, казалось бы, безнадежной позиции.

Однако своим приближенным Фридрих Вильгельм откровенно признавался в том, что "он должен жить в мире и потому добиваться мира во что бы то ни стало". Правда, его побуждали к уступкам не столько мысли о замученных подданных или об опустошенной казне, сколько известия о народных восстаниях во Франции и других странах; он опасался того, как бы его собственные подданные, и прежде всего чернь, по примеру других государств не взялись бы за оружие, потеряв терпение от голода и нищеты. Именно поэтому он в июле 1648 г. приказал своим парламентерам сделать все, что в их силах, чтобы добиться окончания войны.

Дабы подкрепить свое настоятельное стремление к достижению всеобщего мира, Фридрих Вильгельм уже в конце 1647 г. затратил много усилий, чтобы создать союз евангелических германских княжеств, которые в качестве "третьей силы" могли бы отстаивать свои интересы не только перед кайзером или шведами, но и перед Францией. Эта попытка была сорвана упрямством курфюрста Саксонии Иоганна Георга I, который считал кальвинистов еретиками и не распространял на них Аугсбургский религиозный мирный договор 1555 года о равноправии католиков и протестантов.

Кальвинизм в Саксонии после ожесточенной борьбы был подавлен в конце XVI столетия. С того времени господствующая там лютеранская церковь требовала, чтобы кальвинистов во всей империи "терпели только до тех пор, пока они ведут себя тихо". Фридрих Вильгельм, напротив, уже несколько месяцев выступал как пылкий защитник своих единоверцев; в том случае, если на них не будут распространяться условия Аугсбургского мира, — грозил он, — у него не будет более никаких оснований отстаивать интересы немецких протестантов.

В конце концов был достигнут относительный компромисс. Юридическая латынь Аугсбургского договора позволяла двоякое толкование. Текст договора был составлен так, что кальвинисты могли считать себя включенными в его условия как протестанты; лютеране же толковали его так, что категории "протестанты" и "кальвинисты" не являются равнозначными и на последних условия договора не распространяются. С остатками такой неопределенности Фридрих Вильгельм в конце концов нехотя примирился, дав при этом понять, что для него эти возможности разного толкования не имеют никакого значения, так как его правового положения в его собственных землях они нисколько не поколеблют. На эту мрачно выраженную самоуверенность, которая отныне в еще большей степени будет характеризовать его стиль правления, он мог чувствовать за собой полное право. Это явилось одним из важнейших результатов Вестфальского мира

Вестфальский мир

После того, как на первых переговорах о мире в Гамбурге, начатых в 1642 г., представители обеих главных воюющих сил (франко-шведской и кайзера) достаточно долго обменивались своими максималистскими требованиями, тщетно надеясь, что воинское счастье окончательно улыбнется одной из них, в апреле 1645 г. состоялся, наконец, всеобщий мирный конгресс в Мюнстере и Оснарбрюкке. Протестантские государства вели переговоры в Оснарбрюкке, поскольку хотели избежать контактов с папским нунцием. Впрочем, выбранный для этого в качестве предлога религиозный антагонизм, скрывал истинную причину такого разделения: французам и шведам так было легче манипулировать протестантскими и католическими сословиями империи в целях своей политики. Суммы, которые французские и шведские дипломаты использовали для подкупа представителей земств были поистине огромны. Наличные деньги во французской казне истощились настолько, что политический руководитель Франции кардинал Мазарини вынужден был посылать своему представителю ювелирные изделия, ковры и бриллианты, чтобы тот вместе со своим шведским коллегой мог успешнее влиять на ход переговоров.

Нарастающие во Франции внутриполитические осложнения сыграли существенную роль в том, что 24 октября 1648 г. в Мюнстере и Оснарбрюкке смог быть подписан так называемый Вестфальский мир. Кайзер, благодаря дипломатической изворотливости своего уполномоченного графа Траутмансдорфа, получил в частное владение спорные земли в Богемском королевстве, что явилось его большим успехом. Однако ему пришлось уступить Франции Эльзас, принадлежавший до этого Габсбургам, благодаря чему стала возможной давняя мечта французских властителей — граница по Рейну. Шведы получили Переднюю Померанию с торговыми городами Штральзундом, Грейвсвальдом, Вольгастом и Штеттином, а также острова Рюген, Узедом и Воллин. Кроме того, Мекленбург был вынужден уступить им Висмар. Получив вдобавок к этому бывшие епископства Бремен и Верден, шведы получили господство не только над германским побережьем Балтики, но и над низовьями Эльбы и Везера, т.е. над важнейшими для немецкой торговли устьями рек. Эта экономическая удавка воспринималась во всем рейхе как особенно унизительная.

Забегая вперед, скажем, что Фридрих Вильгельм имел большой публицистический успех, когда он в 1658 г. взывал к чувствам всех "истинных немцев" в своей брошюре в общем антишведского толка: "Что такое Рейн, Везер, Эльба или Одер, как не немцы, захваченные врагом в плен? Что такое твоя свобода или религия, если ими играет кто-то чужой?". И когда он в 1675 г. атаковал эту заносчивую державу-победительницу и, несмотря на ее численное превосходство в силах, вынудил ее к отступлению, то его победу праздновали а его самого чествовали как "Великого Курфюрста" по всей Империи вплоть до самого Эльзаса. Однако до этих событий ему еще предстояло пройти долгий путь, на котором ему оказалось нелишним общее повышение ценности его статуса как имперского курфюрста.

В ходе многолетних переговоров с Францией и Швецией большинство немецких князей уже заключили тайные соглашения, осуществляя на практике "княжескую вольность", которая собственно говоря была ничем иным, как государственной изменой. Правда, при заключении мира такое поведение было санкционировано имперским правом. Все князья — числом около трехсот — получили неограниченный территориальный суверенитет и даже право заключать союзы с иностранными державами: если таковые (союзы) "не направлены против кайзера и рейха". Но на это ограничение мало кто обращал внимание.

Еще одним успехом Фридрих Вильгельм мог считать то, что на вязких переговорах на конгрессе он добился для себя титула "Serenissimus" ("Наисветлейший"). Раньше его именовали "Ваша княжеская Светлость". Новое обращение было признано теперь за всеми курфюрстами. Как впрочем по разному можно было перевести этот латинский титул на немецкий, можно судить по книге "Попытка единой государственной грамматики, предпринятая Фридрихом Карлом Мозером, Франуфурт-на-Майне, 1749г." Там говорится: "Латинское слово "Serenissimus" означает: 1. наисветлейший, 2. светлейший, 3. княжеский".

В письмах Фридриху Вильгельму мы наряду с титулом "Светлейший курфюрст" встречаем также и прежнее обращение "Ваша княжеская светлость". На эти несоответствия он, по-видимому, не обращал внимания, хотя титулу — в соответствии с теми имперскими претензиями, которые с ним связывались, — придавалось огромное значение. До Вестфальского мира полный титул Фридриха Вильгельма звучал так: "Мы, Божией Милостью маркграф Бранденбургский, Священной Римской Империи эрцкамергер и курфюрст, герцог Пруссии, Клеве, Юлиха, Берге, Штеттина, Померании, касубов, вендов, а также Силезии, Гроссена и Егерсдорфа, Маркграф Нюренбергский, князь Рюгенский, граф Марка и Равенсберга, властитель Равенштейна и пр.". Теперь к этому добавилось: "герцог Магдебургский, князь Хальберштадта, Миндена и Каммина". Хотя эти княжества были отданы ему в качестве компенсации за Переднюю Померанию, он и не думал отказываться от претензий на всю Померанию, включая ее западную часть, отошедшую к Швеции.

После того, как мирный договор был подписан, шведы долгое время не предпринимали никаких шагов к тому, чтобы освободить районы, обещанные курфюрсту. Для северного милитаристского государства, которое только благодаря войне добилось статуса великой европейской державы, война стала обычным состоянием, приносящим к тому же немалые прибыли. Переход к миру обернулся для Швеции большими трудностями. Существовала даже поговорка: "В мире мы от всех страдаем бед; на войне имеем мы свой хлеб". Шведский верховный главнокомандующий Банер, умерший в 1641 г., оставил после себя наследство в 1 млн. талеров, награбленное в Германии. Его преемник Врангель, как говорят, при заключении мира жаловался, что чувствует себя ограбленным, поскольку лишается возможности грабить. Так что держава победительница стремилась по крайней мере как можно дольше удерживать за собой те районы, которые по условиям мирного договора она должна была уступить Бранденбургу. Хальберштадт и Минден она освободила в 1650 г., а до прописанного в договоре разграничения владений в Померании дело дошло только в ноябре 1651 года. При этом Фридрих Вильгельм должен был еще отдать город Каммин (г. Камень-Поморски; ныне принадлежит Польше. — Ф.С.), расположенный в Одергаффе (заливе в устье Одера, отделенном от моря островом Воллин). Бывшее епископство Каммин, ставшее княжеством и, наряду с Минденом и Хальберштадтом, составившее компенсацию Бранденбургу за Переднюю Померанию, уже с 1644 года являлось неотъемлемой частью т.н. Задней (Восточной) Померании.

Еще один предмет спора возник вследствие нечеткой формулировки мирного договора. Шведы претендовали на таможенные сборы в восточно-померанских портах и намеревались держать там свои войска до тех пор, пока эти сборы не начнут к ним поступать. В этот момент благоприятным оказалось то обстоятельство, что кайзер Фердинанд III нуждался в голосе Бранденбурга на выборах своего преемника, которым он хотел видеть конечно же своего сына (также Фердинанда). В ноябре 1652 года Фридрих Вильгельм посетил Прагу, чтобы в личной беседе заручиться поддержкой кайзера против шведов. И когда Фердинанд объявил, что допустит шведов в рейхстаг (в качестве представителей тех германских земель, которыми они владели) только после того, как они покинут Восточную Померанию, это открыло дорогу к компромиссу. Шведы оставили за собой доход с половины приморских таможен и простили Бранденбургу 4/5 долга, числившегося за Восточной Померанией. Эту цену северная великая держава в июле 1653 года признала, наконец, достаточной для того, чтобы вывести войска. Как и изъятие небольшого торгового городка Каммин, шведские претензии на участие в доходах от морских таможен были направлены прежде всего на то, чтобы помешать Фридриху Вильгельму начать таможенную войну против Штеттина с помощью более мелких таможен. Из того, что было оставлено ему, лишь Кольберг (Колобжег в современной Польше -Ф.С.) можно было в какой-то степени считать портовым городом, и все товары, поступавшие в восточно-померанские гавани никогда там особо не задерживались. Однако те, кто опасался таможенных угроз со стороны Фридриха Вильгельма, сильно переоценивали его торгово-политическую энергию в эти трудные послевоенные годы.

Первые шаги по восстановлению разрушенного войной хозяйства Фридрих Вильгельм попытался предпринять еще в 1647- 1649 гг., начав с Клеве, где его, возможно, вдохновил пример его нидерландского соседа. Однако ни содействие фризским поселенцам по части вспахивания болотистых участков на территории Бранденбургской марки, ни попытка оживления торгового судоходства по Эльбе не имели сколько-нибудь значительного успеха. И дело заключалось не только в том, что тяготы войны и мирные переговоры оттесняли все остальное на задний план: ни курфюрст, ни его ближайшие советники не обладали достаточными специальными знаниями и опытом. Настойчивые заботы о хозяйстве вообще не соответствовали "рыцарскому" стилю высших чиновников военного времени.

Во время длительного визита в Клеве Фридриху Вильгельму долгое время никак не удавалось окончательно утвердить себя в качестве хозяина в глазах тамошних земств, хотя в 1649 г. он "добился от них принесения ему присяги на верность как законному наследнику". Назначенный им в 1647 г. наместником граф (с 1656 г. князь) Иоганн Мориц Нассау-Зигенский оказался опять таки всего лишь ловким мастером балансировки при посредничестве. При этом весьма существенную роль сыграли его тесные связи с Нидерландами.

Вестфальский мир не принес окончательного решения старого спора о Юлих-Клевском наследстве а лишь отложил его на неопределенное время. Знаменательно то, что в годы правления Фридриха Вильгельма в Клеве, Марке и Равенсберге был осуществлен переход на Григорианский календарь вслед за всеми католическими княжествами, сделавшим это в 1582 году. Однако на территории Бранденбургской марки вплоть до 1700 года пользовались Юлианским календарем (введенным еще римским правителем Юлием Цезарем). Григорианский календарь был, между прочим, принят и в герцогстве Прусском как в составной части католической Польши. Таким образом правительство курфюрста постоянно испытывало немалые затруднения, разбираясь в разнице между "старым" и "новым" стилями и переводя даты из одного в другой. Это естественно не соответствовало централистским устремлениям курфюрста. Вдобавок ко всему в землях бывшего Юлих-Клевского государства религиозные разногласия между протестантами и католиками привели к тому, что как в Юлихе, так и в Клеве стала накапливаться весьма чреватая новыми вооруженными столкновениями взрывчатая смесь вражды и недоверия. И все же — следовало ли Фридриху Вильгельму подносить к ней зажженный фитиль?

Юлихская авантюра

Старый пфальцграф Нойбургский, который в 1614 г. разделил с дедом Фридриха Вильгельма Юлих-Клевское наследство на последующие сорок лет, разместил с тех пор свою резиденцию в Дюссельдорфе в качестве тамошнего герцога. Он был известен как ловкий политик, неутомимый труженик и столь же неутомимый кутила, а также (с тех пор, как в том же 1614 г. отрекся от евангелистской веры) фанатичный католик. Во временном соглашении, заключенном после нападения Фридриха Вильгельма на Берг в 1647 году, вопросы религии не были четко урегулированы, и потому пфальцграф Вольфганг Вильгельм мог притеснять своих оставшихся евангелистами подданных (их было около 62 тысяч), насильно обращая их в католичество.

Фридрих Вильгельм грозился ответить столь же нехристианскими мерами против клевских католиков, впрочем вряд ли имея это в виду всерьез; ведь тамошний католический клир уже в 1647 году путем добровольно уплаченного налога избавил его от необходимости распустить армию и тем самым мог рассчитывать на его благодарность. Тем не менее Нойбуржец жаловался кайзеру на эти угрозы и вдобавок поднял вопрос о ставших известными военных приготовлениях курфюрста. Представленные Бранденбургом возражения на первых порах успокоили кайзера. Но сам курфюрст опасался того, что сколько-нибудь продолжительное сотрудничество с "опорой католичества", — имперской властью может повлечь за собой новое вмешательство "держав — защитниц евангелистской веры", и прежде всего шведов, которых только что Вестфальский мир вынудил убраться восвояси. Ведь в таком случае искра религиозного спора легко могла разгореться в новое военно-политическое пламя. Разве в самом начале спора о Юлих-Клевском наследстве не обозначились зримо будущие фронты Тридцатилетней войны?

Уже в начале 1650 года Фридрих Вильгельм, по-видимому, принял решение разделаться с этой проблемой путем военного вторжения в Юлих и Берг. Он хотел не только наказать Нойбуржца за его религиозную нетерпимость, но и заставить его уступить хотя бы некоторую часть спорного наследства. При этом отношения сословий следовало урегулировать так, чтобы земства Клеве и Марка не могли больше объединяться с земствами Юлих-Берга против своего властителя , или искать поддержки против него у Генеральных Штатов Нидерландов.

Большинство советников, прибывших с курфюрстом из Берлина, предупреждали его о непредсказуемых последствиях такой попытки решить спор вооруженным путем, однако решающую роль сыграла, по-видимому, религиозная одержимость Шверина и курфюрстины, в середине лета 1651 года Фридрих Вильгельм обратился к земствам Юлиха и Берга с манифестом, в котором потребовал у них уважения и поддержки себе как единственному законному их господину. Одновременно с манифестом последовало вторжение бранденбургской армии. Результат был прямо таки плачевным. С трудом набранные 3800 солдат, лишенные артиллерии (Клевские земства оставили ее себе) не имели никаких шансов взять Дюссельдорф. Что же касается манифеста, то он не произвел на сословия Юлиха и Берга ни малейшего впечатления. Более того, даже земства Клеве и Марка заявили решительный протест против нарушения мира; даже сословия самой Бранденбургской марки осудили поведение своего господина как противозаконное.

Какое-то время бранденбургскому послу в Вене Иоахиму Фридриху фон Блюменталю (давнему стороннику покойного Шварценберга) удавалось удерживать кайзера от решительного вмешательства в защиту жертвы агрессии, но наконец терпение того истощилось, и Фридрих Вильгельм мог считать, что дешево отделался, когда было заключено перемирие. Когда же перемирие было нарушено сыном пфальцграфа, после чего "оставшееся безработным" войско герцога Лотарингского снова вторглось в графство Марк, Фридрих Вильгельм уже не являлся единственным нарушителем мира. В этих условиях ему в июле 1651 года удалось заключить с эмиссаром кайзера соглашение, положившее конец этому неудачному предприятию.

Теперь все снова встало на свои места, однако репутация Бранденбурга была основательно подмочена. К этому добавился еще один удар судьбы: выкидыш у Луизы Генриэтты, случившийся во второй половине июля в Гааге, где она гостила у своей матери и куда тут же примчался Фридрих Вильгельм. Как глубоко верующие кальвинисты оба супруга расценивали крушение своих главных политических надежд (а рождение наследника было для них политическим событием первостепенной важности) как Божью Кару. И хотя Фридрих Вильгельм и его советники считали его право на все Юлих-Клевское наследство не подлежащим никакому сомнению, он был теперь готов пойти на уступки.

Тем не менее религиозные представления о вмешательстве "руки Господней", предопределившем его неудачу, не помешали курфюрсту возложить вину на своего до сих пор самого доверенного советника; Бургсдорф был обвинен в безобразном состоянии финансовых дел и вытекающей отсюда военной и политической слабости Бранденбурга. Чересчур самоуверенный фаворит, по-видимому, не заметил, что его дикие замашки, вплоть до 1647 года определявшие придворные нравы, вызывают отвращение у юной курфюрстины. От его внимания ускользнуло и то, что у его универсальных рецептов на все случаи финансовых затруднений (лезть в долги, не взирая ни на что) появились весьма энергичные, а главное, знающие дело критики в лице тайного советника Шверина и (с 1649 г.) Блюменталя, которые также нашли пути к ушам курфюрста. Трудные дипломатические задачи, которые (не без их участия) были навязаны ему в переговорах с хитрым пфальцграфом Нойбургским, оказались ему не по плечу, а военные действия летом 1651 года были столь плохо подготовлены и организованы, что рассчитывать на прощение ему не приходилось.

Заключение перемирия было возложено на только что прибывшего из Нидерландов нового фаворита курфюрста, — имперского графа Георга Фридриха фон Вальдека, который повел переговоры очень толково и успешно справился с делом. До конца года Бургсдорф весьма недипломатично пытался вернуть себе прежнее положение (некоторое время он все еще первым подписывал заключения Тайного Совета), но затем был безжалостно отстранен от дел. Он продолжал выдвигать какие-то неумеренные требования, но участь его была решена и ему еще до конца года грозила позорная отставка, однако он умер прежде, чем это случилось. Со смертью Бургсдорфа закончилась весьма существенная фаза в развитии Фридриха Вильгельма как личности.

Курфюрста с самого начала его правления характеризовало ярко выраженное стремление к политической власти. При этом однако его несомненно волевая натура была чересчур подвержена эмоциям, что часто мешало достижению поставленной задачи и приводило к результатам, противоположным задуманному. Вслед за такими провалами подчас наступали долгие периоды подавленного настроения. В такие моменты энергичная и оптимистическая натура Бургсдорфа, который в поисках выхода из создавшегося положения никогда не проявлял особой щепетильности, часто оказывала юному курфюрсту неоценимую поддержку. Когда эта опора в 1651 г. в трудном положении поколебалась, а затем рухнула, под рукой оказался имперский граф Вальдек, готовый оказать политически более грамотную помощь, а потому и более существенную моральную поддержку.

Граф, ровесник Фридриха Вильгельма, в 1642 г. нначал военную карьеру на службе в Соединенных Провинциях Нидерландов. С 1645 г. он, оставаясь на голландской службе, как суверенный господин управлял имперской землей Вальдек, граничащей с графством Кассель-Гессен. Его привлечению на бранденбургскую службу способствовал его зять Иоганн Мориц фон Нассау-Зиген, бывший наместником Фридриха Вильгельма в Клеве и Марке и так же поддерживающий тесные связи с Нидерландами. Когда Вальдек в июле 1651 г. прибыл в клеве, он благодаря своему общественному положению смог немедленно вмешаться в ход войны за Юлих-Клевское наследство, которая развивалась исключительно неблагоприятно для Бранденбурга, и положить начало переговорам. При этом он зарекомендовал себя искусным дипломатом и зрелым государственным деятелем.

В соответствии с его прошлой деятельностью в Нидерландах Вальдека собственно следовало назначить кавалерийским генералом, но он с самого начала своей бранденбургской службы преследовал весьма честолюбивые политические цели. Как ревностный кальвинист он добивался создания сильной партии протестантских князей во главе с курфюрстом Бранденбурга, которая противостояла бы наступлению воинствующей католической контрреформации в империи. В связанном с таким курсом усилением свободы и независимости всех сословий империи от централизованной власти кайзера Вальдек видел сильный стимул для того, чтобы его новый господин воспринял эту решительно антигабсбургскую позицию в качестве главной политической идеи. Политика бездумной смены союзников, которую тот последовательно проводил на практике, была совершенно непонятна Вальдеку. Когда позднее Фридрих Вильгельм ради достижения своих особых Бранденбургско- Прусских целей вступил в тесное сотрудничество с кайзером, Вальдек должен был искать поддержки своей принципиально антигабсбургской позиции где-то в другом месте. Однако до той поры должно было пройти еще немало лет.

Поначалу у графа были еще иллюзии по поводу того, что он станет единственным советником, имеющим доступ в кабинет своего господина в любое время, и оттеснит остальных придворных на задний план. Тайный советник Блюменталь, убежденный сторонник союза с кайзером, хотя и был на время после Юлихской авантюры был восстановлен на посту посланника в Вене, однако затем, когда на рейхстаге 1653-1654 гг. в Регенсбурге он не сумел отстоять интересы Бранденбурга, разочарованный в нем курфюрст убрал его и с поста наместника в Хальберштадте. Другого соперника Вальдека — Отто фон Шверина, которого кайзер назначил имперским князем Шверина, устранить было не так легко. Во-первых, он был незаменимым специалистом в области финансов, а во-вторых, доверие к нему курфюрста надежно охраняло его от каких бы то ни было интриг. Главным аргументом этого бережливого хозяйственника против планов реформирования всех сторон государственного управления, объявленных Вальдеком гениальными, было и оставалось: "Слишком дорого!" Все же поначалу графу удавалось изыскивать возможность подробно излагать свои планы курфюрсту лично. Но ему постепенно становилось ясно, что пост "премьер-министра", которого он так настойчиво добивался, не достанется ни ему, ни кому-либо еще: Фридрих Вильгельм бесповоротно вычеркнул эту, так сказать, "штатную единицу", еще недавно занимаемую его любимцем Бургсдорфом. Молодой курфюрст закончил свое "государственное образование". После неудачной попытки создать экономический базис в богатых рейнско-вестфальских землях осенью 1652 г. он окончательно переместил свою резиденцию и свой двор в Берлин.