8.4. Хозяйственные проблемы

Впечатляющие успехи Книпхаузена в повышении доходности государственных земель в немалой степени были обусловлены тем, что аграрный кризис, поразивший во второй половине XVII века многие европейские страны, в 80-ые годы заметно пошел на убыль. Население снова начало расти, и районы, экспортирующие зерно, в частности Померания, Бранденбургская марка и Пруссия, извлекли из этого немалую выгоду. Посевные площади в них увеличились, и люди, владеющие капиталом, инвестировали его в аренду государственных земель. Такое развитие событий пошло на пользу, прежде всего, юнкерам, для которых экспорт зерна был важнейшим источником доходов. Посредничества городских перекупщиков они естественно старались избежать. Неизбежные при этом конфликты курфюрст улаживал почти всегда в пользу юнкеров. В то время дворянство добилось для себя превосходства в экономике страны в целом. Число крестьян, земли которых захватывали помещики быстро росло, а судьба этих крестьян постановлением ландтага 1653 г. была отдана в руки тех же помещиков. Тогда и сам Фридрих Вильгельм не мог ничего с этим поделать даже в тех случаях, когда изгнание крестьян шло вразрез с его заботами о приросте и благосостоянии населения. Только с началом реформ Книпхаузена на государственных землях возникли предпосылки для защиты крестьян от чрезмерной эксплуатации их помещиками. В частности с целью ограничения помещичьего произвола был установлен такой порядок, согласно которому свою долю контрибуции крестьяне направляли непосредственно в казну курфюрста.

Первые попытки заселения земель крестьянами из Швейцарии и Нидерландов не увенчались большим успехом ввиду отсутствия необходимого для этого капитала. Но в Ораниенбурге под Берлином, куда курфюрстина Луиза Генриетта пригласила свободных крестьян из своей родины, Нидерландов, преимущества образцовой сельскохозяйственной культуры были продемонстрированы столь ярко, что понятия Hollaenderei (буквально - "голландщина", но так называли молочные фермы - Ф.С.) и "образцовое имение" стали почти синонимами.

После Оливского мира была сделана попытка развить эти успехи путем привлечения новых поселенцев. В то время, когда пост Председателя Придворной Палаты занимал Канштейн (1659-1674 гг.), несмотря на успешную централизацию финансовой системы Бранденбурга, денег для "внутренней колонизации" в широком масштабе не хватало. Начатая в 1661 г. попытка создания скотоводства как государственного ведомства путем организации пастбищного хозяйства под Потсдамом силами колонистов из Швейцарии потерпела неудачу из-за недостатка средств.

Лишь в 80-ые годы с помощью своего дипломатического представителя в Швейцарии, бургграфа Фридриха фон Дона Фридриху Вильгельму удалось завербовать там несколько сот колонистов для поселения на территории Бранденбургской марки. Ранее оберпрезидент Шверин, скончавшийся в 1679 году, выражал сомнения по поводу "свободомыслия" новых граждан кальвинистского вероисповедания, опасаясь их столкновений с местными лютеранами. Теперь же благодаря гораздо более квалифицированной работе ведомств Грумбкова и Книпхаузена и прогрессу в государственном управлении дело наладилось. Пришлым "еретикам" выделялись целые деревни, прежде всего, в землях Уккермарка, обезлюдевшего вследствие последней шведской агрессии. Несколько сот семей обрели новую родину в землях Руппина и Хафеля. И сегодня еще в некоторых деревнях под Нойруппином можно встретить фамилии французского происхождения, носители которых в большинстве случаев затрудняются точно сказать были их предки выходцами из франкоязычных кантонов Швейцарии, или же гугенотами, бежавшими из Франции. Ведь среди беженцев из Франции были и крестьянские семьи, образовавшие, прежде всего, в Уккермарке замкнутые колонии.

Всем этим переселенцам оказывалась всемерная поддержка. Им выплачивались подъемные (Reisegeld), а на месте предоставлялись жилые и хозяйственные постройки, а также кредиты на покупку скота на выгодных условиях погашения. Кроме того, они на шесть лет освобождались от уплаты всеобщих налогов. В герцогстве Прусском Фридрих Вильгельм брал под защиту меннонитов и социнианцев, вынужденных спасаться бегством из Польши, где принадлежность к их сектам каралась смертной казнью. Отказ от крещения детей и отрицание триединства он не считал причиной, которая помешала бы ему принять у себя этих вовсе неопасных и к тому же трудолюбивых и умелых работников. В Бранденбургской марке социнианцы заселили целый район под Франкфуртом на Одере. В 80-ые годы эти "еретики" уже глубоко укоренились на своей новой родине.

Но намного большую роль сыграли гугеноты в хозяйственной жизни городов, и прежде всего, Берлин-Кельна. Более половины из них были ремесленниками (в основном, текстильщиками). Были среди них и купцы, обладающие как хорошо налаженными торговыми связями, так и капиталом, который они сумели вывезти. До них качественные изделия из кожи и стекла, дорогая мебель и украшения поступали в страну только из заграницы. Постепенно растущее благосостояние породило и повышенный спрос на предметы роскоши. Так что, не встречая особой конкуренции со стороны местных ремесленников и торговцев, работающие гугеноты быстро сумели обеспечить себе весьма твердые основы зажиточного существования. Важнейшими покупателями предметов роскоши были, конечно же, представители двора.

Фридрих Вильгельм уже и раньше старался помочь своим попавшим в беду единоверцам. В 60-ые годы его ближайший помощник Шверин поселил беженцев из Франции в своем имении Альтландсберг под Берлином. Но в сельской местности и маленьком городке Альтландсберге они чувствовали себя не очень комфортно и после большого пожара, случившегося в городке, перебрались в Берлин. Таким образом прибывшие сюда в 1685 г. новые переселенцы из Франции встретили весьма желанную для них поддержку.

Всем гугенотам было предоставлено не только церковное самоуправление; в военном комиссариате в виде отдельного подразделения существовал "французский комиссариат", которым руководил лично генеральный военный комиссар Грумбков. Поскольку лютеранское население видело во французских ремесленниках и купцах опасных конкурентов и подчас переходило к насильственным действиям против них, ответственным за их безопасность чиновникам в этих случаях приходилось вызывать на помощь войска. Особенно враждебно к более образованным, лучше одевавшимся, более обходительным и подчас самоуверенным французам относились в маленьких городках.

Для купечества они были неодолимыми конкурентами хотя бы в силу своих широко разветвленных торговых связей. К тому же они пользовались льготой в течение трех лет ввозить свои оставшиеся заграницей товары совершенно беспошлинно. Ремесленники же не без оснований опасались того, что их ловкие, прилежные и, главное, непьющие новые коллеги отобьют у них всю клиентуру. С особой силой вражда разгорелась тогда, когда пришлось уступить ненавистным "еретикам" храм, бывший прежде лютеранским.

Некоторые гугеноты, не выдержав такой атмосферы, уезжали из страны, но в целом переселение удалось. Иммигранты прибыли из страны, культурой которой восхищалась вся Европа. Поскольку знание французского языка было необходимой предпосылкой для занятия высших должностей, то основанные французскими Refugies школы стали посещать и немецкие дети. Стали нередкими смешанные франко-немецкие браки, и постепенно языковой барьер полностью исчез.

В Берлине, - резиденции, состоявшей из четырех "городов", к концу правления Фридриха Вильгельма каждый четвертый из 20-тысячного населения был французского происхождения. Как писал в 1903 г. Мартин Филиппсон: "Нет никакого сомнения в том, что присутствие духа, находчивое остроумие, предприимчивость и непритязательность, которые характеризуют практическую жизнь берлинцев, равно как и их страсть ко всему новому, легкомыслие и едкую насмешливость следует отнести за счет своеобразных новых элементов населения".

До конца столетия из Франции эмигрировало около 200 тысяч человек; из них свыше 20 тысяч нашли свою новую родину в землях, принадлежащих Бранденбургскому курфюрсту, в том числе 10 тысяч - на территории курмарки, а половина из них - в Берлине. С самого начала им были обеспечены условия наибольшего благоприятствования, ибо такие умелые и образованные новые граждане приносят каждому государству, готовому их принять, немалую экономическую и цивилизаторскую пользу. И вовсе не лестью были продиктованы слова проповедника французской кальвинистской общины в Берлине и признанного среди своих земляков оратора Ансийона: "Мы получили здесь больше отрады и утешения, больше добра и достатка, чем могли на то надеяться". Порожденную "Потсдамским эдиктом" 1685 года взаимную и всестороннюю выгоду следует отнести к важнейшим достижениям Фридриха Вильгельма, которые он оставил в наследство своим преемникам.

В первые два десятилетия после Тридцатилетней войны маленький двойной городок Берлин-Кельн постоянно находился на грани финансового краха. Еще в 1668 году было не на что содержать не только немногих учителей начальной школы (с 1662 г. в Бранденбурге было введено всеобщее обязательное начальное образование), но и священников. Плотник, который отремонтировал обветшавший Кепеникский мост, тщетно ожидал причитавшихся ему за работу 290 талеров.

Выше уже приводилась цитата, свидетельствующая о том, что все горожане приветствовали введение акцизов в 1667-1668 гг. Ведь эти налоги взимались равномерно со всех земельных участков внутри городов. За одно десятилетие в Берлине возникли два новых "города" -- Фридрихсвердер и Доротеештадт. Отчет одного француза об удивительном преображении городов, чей облик становился все краше и краше, звучит как придворная лесть, когда он в 1676 г. пишет: "Дома расположены очень упорядоченно и по большей части построены в итальянском стиле. Сады заполнены оранжереями, жасмином и цветами самых разных сортов. Замок курфюрста вызывает восхищение. Все это показалось мне столь прекрасным, что я представил себе, будто в небе разверзлось окно, через которое солнце изливает на этот уголок Земли свою благодать". В это время действительно наряду с голландским барокко, которому отдавал предпочтение курфюрст, наметилось явное стремление к итальянским образцам. Однако затем оба эти стиля стали уступать место французскому. Берлин Фридриха Вильгельма достиг высот новой архитектоники, образцом которой остался лишь цейхгауз на Унтер-ден-Линден в исполнении Андреаса Шультера, достроенный впрочем уже после смерти курфюрста. В отличие от этого постройки первых лет правления Фридриха Вильгельма, были характерны главным образом для города-крепости.

Новый стиль накладывал отпечаток и на саму жизнь горожан. С назначением губернатора пришел конец самостоятельности магистратов. Военному коменданту курфюрст вменил в обязанность и ответственность за "хорошую полицию". В частности, была должным образом организована пожарная служба, после чего большие пожары, от которых город часто страдал раньше, прекратились. Все улицы были вымощены камнем и оборудованы сточными канавами. С наступлением темноты у каждого третьего дома зажигалась керосиновая лампа, укрепленная на столбе. Тем самым проявлялась забота не только об удобстве, но и о безопасности. Загрязнение улиц каралось штрафом. Отбросы убирались на специальных тележках по несколько раз в день. Водные источники находились под присмотром соответствующих служащих. Вскоре Берлин стал одним из самых чистых и опрятных городов Европы. После 1682 г. там ни разу не наблюдалось вспышек чумы.

Деньги, необходимые для поддержания образцового порядка в городе, поступали из акцизной казны. Уже в 1684 г. она была изъята из ведения магистрата и управлялась назначенными курфюрстом чиновниками, что вполне устраивало новоселов из Франции. С помощью французских врачей, фельдшеров, акушерок и аптекарей было по новому - в масштабе не только города, но и всего государства, - построено здравоохранение. Медики-гугеноты, в профессиональном отношении превосходившие своих немецких коллег, получали бесплатное жилье, а врачи, помимо этого, и небольшое денежное содержание - в тех случаях, когда они бесплатно оказывали помощь неимущим религиозным изгнанникам. Наиболее квалифицированные врачи были призваны в новоучрежденную Медицинскую Коллегию, которая должна была аттестовать всех врачей, хирургов, аптекарей и фельдшеров, а также наблюдать за тем, чтобы французские медики, в особенности, столь необходимые французские акушерки были расселены в малых городах.

В особенности благоприятным для французов обстоятельством было то, что в мирные годы, начиная с 1679 г., Фридрих Вильгельм стал более систематично, чем раньше, поощрять ремесла и торговлю. Заметно улучшило положение дел в этих областях и то, что отныне занимающиеся акцизами комиссариаты заменили в качестве контролирующих органов прежние ведомства, ориентированные преимущественно на государственные земли. Если раньше личные инициативы курфюрста (например, строительство каналов) были направлены преимущественно на оживление торговли, то теперь акцент сместился на поощрение городских ремесел. При этом личное участие Фридриха Вильгельма стало не столь скрупулезным. В качестве специальных органов, ведающих вопросами торговли и ремесел, в Берлине, Кенигсберге и Кольберге были учреждены коммерц-коллегии. Там княжеские чиновники вместе с частными предпринимателями по идее должны были без бюрократической волокиты разрабатывать мероприятия, способствующие развитию торговли, в особенности внешней. Однако новое ведомство себя не оправдало, поскольку при частых правовых спорах в обсуждении участвовало слишком много непосредственно заинтересованных чиновников, что сильно затрудняло достижение окончательного решения.

Чугунолитейные и медеплавильные заводики, равно как и текстильные мануфактуры ранее находились исключительно в собственности государства. С приходом в страну французских специалистов значение этих предприятий существенно возросло. Прибыльным стало и изготовление изделий из стекла под Потсдамом, также усовершенствованное гугенотами. Здесь, правда, заметный прогресс наметился уже после того, как в 1678 году стекольный завод был поручен попечению Иоганна Кункеля. Этот разносторонне одаренный алхимик был несказанно рад тому, что благодаря особой протекции курфюрста он в своих "донаучных" химических опытах получил возможность экспериментировать за счет государства. Однако к приносящим реальную выгоду результатам его деятельности можно отнести только один из изобретенных им видов стекла.

В поисках легендарного "философского камня", которому, помимо прочего, приписывалась и магическая сила, способная превращать неблагородные металлы в золото, он первым выделил фосфор. В1667 г. он состоял на службе у курфюрста Саксонского, который нанял его в качестве "гольдмахера" (изготовителя золота), пообещав ему очень высокий (1000 талеров в год) оклад. Но когда он обратился за деньгами, ему было сказано: "Если Кункель может делать золото, деньги ему не нужны, а если он этого не может, то ему и платить не за что".

Такая логика поставила тщетно экспериментирующего "гольдмахера" в весьма затруднительное положение. Поэтому он был рад, когда в 1678 г. курфюрст Бранденбургский пригласил его к себе. Значительно более скромное жалованье, обещанное ему Фридрихом Вильгельмом имело то неоценимое преимущество, что оно выплачивалось. Кункель взял на себя сперва стекольный завод в Древитце, недалеко от Потсдама, а затем стал пайщиком второго такого завода под Потсдамом. Здесь он создал рубиновое стекло, названное в честь его "кункельглас". Оно ценилось очень высоко, и изготовленные из него бокалы стали дорогим предметом экспорта, пользующимся тем не менее большим успехом. Его вышедшая в 1679 г. на латыни книга об искусстве стекольного дела долгое время оставалась образцовым учебником.

Однако главным предметом экспорта в 80-ые годы стали изделия не из рубинового стекла, а из шерсти. Сырье для них обеспечивали многочисленные овечьи стада. Отечественные шерстопрядильные мощности долгое время были не в состоянии перерабатывать накопившиеся в огромных количествах запасы шерсти. Необработанная шерсть в немалых объемах экспортировалась главным образом в страны Западной Европы, где технические новшества и необходимый оборотный капитал способствовали расцвету мануфактур. В Бранденбург-Прусском государстве после Тридцатилетней войны отечественные ткацкие фабрики долгое время не могли снабдить достаточным количеством сукна даже непритязательное немецкое население. Импорт из соседних стран восполнял этот дефицит за счет ухудшения бранденбургского торгового баланса. Запрет на ввоз в страну шерстяных тканей, принятый в марте 1680 г., мало чем помог делу.

Только мероприятия Грумбкова по развитию ремесел смогли принести заметный сдвиг. Торговцы шерстью и сукном были обязаны вместо вывоза своих товаров заграницу авансом поставлять их отечественным ремесленникам, (ранее действовавшим самостоятельно). Затем готовые изделия скупались по произвольно установленным ценам и на внешний рынок вывозилась уже обработанная продукция. Вырученные при этом капиталы должны были использоваться для создания и модернизации орудий труда. Этот способ производства, характерный для раннего капитализма, правда, вел к обнищанию ткачей, но внедрение новой техники можно было финансировать только таким путем. Посредством строгого контроля за качеством комиссариат стремился сделать текстильные изделия конкурентоспособными на внешнем рынке. Хорошие шансы сбыта гарантировались также потребностями армии и двора. Прибывшие в страну французские гугеноты изготовляли высококачественные товары, что также помогало удовлетворить возросший спрос.

Так в Бранденбург-Прусском государстве начался постепенный переход от "камерализма", характерного для немецких княжеств XVI и XVII столетий, к "меркантилизму" в духе Кольбера (впрочем совершенства последнего здесь не удалось достичь и в XVIII веке). Понятие "камерализм" ведет свое начало от слова "камера" в значении "государственная казна". Главной своей задачей немецкие "камералисты" считали пополнение казны доходами от государственных земель и регалий, ибо постоянные и высокие "собственные" доходы делали князей независимыми от согласия сословий на учреждение тех или иных налогов. Французский министр финансов Кольбер усилил государственную поддержку мануфактурных предприятий, которые экспортом своих изделий обеспечивали приток в страну денег, необходимых для построения хозяйства по меркантилистскому, т.е. основанному на торговле, приннципу. В мелких немецких территориальных государствах такое развитие шло очень медленно и нередко встречало противодействие. Первые, довольно скромные успехи, достигнутые в Бранденбург-Пруссии (как и других государствах), способствовали общественному прогрессу во всей Германии. Поначалу однако и здесь интересы политически еще незрелой буржуазии бесцеремонно приносились в жертву интересам феодально-абсолютистски ориентированных государственных монополий. Правда, лично Фридрих Вильгельм пытался ослабить узаконенный императором реакционный цеховой устав. Так он разрешил прибывшим из Франции гугенотам использовать в трикотажном деле вязальные машины в Магдебурге (в 1685 г.) и в Берлине (в 1686 г.). Однако это новаторское изобретение, впервые примененное в Австрии еще в 1670 г., не удалось внедрить: использование вязальных машин было запрещено во всей империи специальным законом, целью которого была защита "цеховых" интересов ремесленников, работавших вручную. Так на прогрессивную хозяйственную политику Фридриха Вильгельма были наложены тесные ограничения.

Тем не менее, там, где французские религиозные изгнанники привезли с собой новые сельскохозяйственные культуры, фруктовые деревья, овощи и табак, а также новые агротехнические методы, такого сопротивления они не встречали. Дальнейшим стимулом повышения производительности сельского хозяйства явилось и то, что крестьянская трудовая повинность могла оплачиваться деньгами. Даже при том, что это происходило лишь изредка, курфюршеские имения служили заразительным примером и своеобразной рекламой для внедрения новшеств в сельское хозяйство по всей стране. Для экспорта зерна, который стал так много значить для Бранденбургской марки, главными транспортными путями были реки. Часть излишков зерна оставлялась в запас на курфюршеских складах и при необходимости предоставлялась в долг. При этом за четыре взятых четверика зерна нужно было вернуть пять. Этот порядок замечательным образом оправдал себя во время голода 1663-1664 гг.. Впрочем, следует сказать, что в этом направленном на благо всего населения мероприятии чувствовалась в первую очередь забота о нуждах армии.

Другим важным предметом экспорта был строевой лес. Торговые связи по этой статье, причем не только из курмарки, но и из Восточной Померании доходили до самой Франции. За доставленные туда морем лесоматериалы в страну ввозилась французская морская соль, которая перерабатывалась на государственных рафинировочных предприятиях в пищевую. Для облегчения транспортировки древесины в Восточной Померании и Ноймарке были запланированы работы по строительству каналов (с использованием мелких речек) от рек Варты и Нотеца к восточно-померанским морским портам. Это должно было создать еще большую конкуренцию Штеттину. Однако эти планы, как и сами каналы буквально были занесены песком. То же самое постоянно происходило с фарватером между портами Пиллау и Кенигсбергом. От устья реки Прегель до Кенигсберга была сделана насыпь для бурлаков, имеющая целью облегчить их труд по протаскиванию кораблей вверх по течению реки. Однако это вызвало протест кенигсбергских предпринимателей, занимавшихся транспортом. Любая модернизация, любое наращивание торговых связей воспринимались узколобыми кенигсбергцами как потворство их более успешным конкурентам - иностранным купцам и потому бойкотировались ими. Это лишь укрепило курфюрста в его и без того прочном недоверии к строптивому городу, причем настолько, что он сохранил Пиллаускую таможню и таким образом сам создал помехи бранденбургской торговле.

О состоянии образовательного процесса в Бранденбурге в то время, можно судить хотя бы по тому, как было построено обучение медицине во Франкфуртском университете "Виадрине". Там до конца 1666 г. двумя профессорами, которые за 22 года не провели ни одного практического занятия в клинике, было выпущено (аттестовано) всего семь врачей. Только в 1680 г. с приглашением профессора Альбинуса, получившего образование в Голландии, дело сдвинулось с мертвой точки: в 1684 г профессор основал "Анатомический театр" (Анатомический институт) и тем самым перешел от теоретической медицины к практической.

Идефикс Фридриха Вильгельма в экономической политике была и оставалась охватывающая весь мир колониальная торговля, - такая, какую он с восхищением наблюдал в юношеские годы в Амстердаме. В 80-ые годы он с новой энергией вернулся к этим планам. Насколько страстным было его стремление к их осуществлению, видно из его эдикта от 1 января 1686 г.: "Торговля и морское судоходство являются важнейшей опорой государства, на море, как мануфактурой - на суше - обеспечивающей его подданным пропитание и благосостояние." Однако добиться основательных успехов в осуществлении этих планов не было возможности. Ведь в Бранденбург-Пруссии того времени не было еще предприимчивых и рисковых дельцов, обладающих достаточно большим капиталом.

Для осуществления своих колониальных планов Фридрих Вильгельм нашел весьма способого исполнителя в лице нидерландского судовладельца Беньямина Рауле, ставшего морским министром (Marinedirektor) Бранденбурга. В начале 1680 года Бранденбург-Прусское государство хотя и имело уже свой флот, насчитывающий 28 кораблей, однако все они были собственностью Рауле. Курфюрст зафрахтовал их для того, чтобы иметь возможность вести каперскую войну против Испании. Единственным успехом в этой рискованной и авантюрной затее был уже упоминавшийся захват корабля "Carolus Secundus" на рейде Остенде. Весной 1684 г. захваченное испанское судно было переименовано в "Маркграфа фон Бранденбурга" и под этим названием поставлено в качестве флагмана во главе нового - собственного - флота курфюрста. Фридрих Вильгельм выкупил корабли у Рауле и таким образом основал свои собственные военно-морские силы Бранденбурга. Вопреки совету Мейндерса ему не терпелось начать активную и интенсивную колониальную политику. Предпосылки для этого, казалось, уже были созданы Беньямином Рауле.

Хотя и под защитой курфюрста, но на собственные средства тот в 1680 году совершил плаванье к Золотому Берегу (ныне Гана. -- Ф.С.) с целью наладить торговые связи с африканцами. При этом он неизбежно затрагивал интересы действующей там нидерландской Ост-Индской компании, которая не желала терпеть соседства "перекрасившегося нидерландского конкурента". Основание в 1682 г. Бранденбургско-Африканской компании защищало Рауле лучше, и в свой первый "официальный" приезд он заложил опорный пункт - форт Гросс-Фридрихсбург. Однако экономический эффект этого путешествия был невелик. Бранденбургских купцов не удалось склонить к вступлению в компанию в качестве пайщиков. В нее, помимо Рауле, вступили только несколько придворных чиновников, сам курфюрст и его сын. Вместо запланированного начального капитала в полмиллиона талеров, они с трудом наскребли 48 тысяч.

Существенное изменение к лучшему наметилось в 1683 г., когда был заключен договор о торговле и судоходстве с восточно-фризскими сословиями и портовым городом Эмден. При этом курфюрст должен был прятаться за фигурой Рауле, чтобы как-то успокоить ревнивую подозрительность кайзера. В Берлине, Кенигсберге и Эмдене были созданы отделения адмиралтейства (Admiraltaetskammern), генеральным директором которых стал Рауле.

Но и теперь разрабатывавшимся там колониальным проектам не хватало достаточного экономического основания. Достижение какого-либо успеха было мыслимо только ценой постоянных ожесточенных столкновений с Нидерландами. Поскольку нидерландцы видели в бранденбургской колониальной политике всего лишь преходящую причуду курфюрста, его заботу о престиже, они великодушно поладили с ним, согласившись в 1688 г. возместить ему понесенные в ходе торговой войны потери.

Весьма опытные на этом поприще нидерландцы не ошиблись: преемники Фридриха Вильгельма, унаследовавшие эту "дорогую игрушку", не проявили особого интереса к столь ненадежному мероприятию. Внук и тезка курфюрста король Фридрих Вильгельм I охарактеризовал колониальную политику как "химеру" и уже в 1717 г. продал Гросс-Фридрихсбург Нидерландам.

Рауле оказал стимулирующее влияние и на хозяйственную жизнь Берлина. Улица "Ам Шиффбауэрдамм" (у судостроительного мола) и по сей день напоминает о развитой по его инициативе отрасли промышленности. Правда, требуемых ему специалистов он поначалу должен был выписывать из Нидерландов. Его заслугой является также наведение строгого порядка в наземном транспорте с организацией подстав лошадей, а также разработку и введение обязательных правил противопожарной безопасности для городских домов. В 1695 г. он построил себе замок во Фридрихсфельде, реконструированная форма которого сегодня мало чем напоминает о его первом владельце.

Этот живший на широкую ногу, столь разносторонне проявивший себя делец при жизни Фридриха Вильгельма был защищен от нападок завистливых недоброжелателей, ибо курфюрст за двадцать лет сотрудничества убедился в его компетентности и деловых качествах. Однако при преемниках курфюрста сделки Рауле были подвергнуты тщательному расследованию. Ничего противозаконного в его деятельности обнаружить не удалось и никаких обвинений ему предъявлено не было. Правда при этом выяснилось, что он был не так богат, как считалось; хотя он и обставил себя всеми мыслимыми материальными благами, но при этом по уши залез в долги. Крупному предпринимателю, планировавшему и осуществлявшему свои действия на нидерландский манер, Бранденбург-Прусское государство не могло в то время представить прочной деловой основы. Не было крупных инвесторов, которые могли бы финансировать сделки мирового масштаба. Ведь в Бранденбург-Пруссии не было крупных мануфактур, посредством которых молодая западноевропейская буржуазия смогла нажить большие состояния.

Чтобы пополнить скудную государственную казну, Книпхаузен прибег к давно испытанному средству, а именно к порче монеты. С 1687 г. содержание серебра в бранденбургских монетах снижалось несколько раз. Как и в 1667-1668 гг., этому примеру последовали Саксония и Брауншвейг. Однако в согласованную политику это вылилось только в 1690 году, когда была подписана Лейпцигская монетная конвенция. При этом вновь подтвердилось существенное влияние бранденбургской валютной политики на княжества северной и центральной Германии.

Золото при чеканке монет применялось лишь в очень малой степени. Когда в 1681 г. одному небольшому суденышку удалось вернуться из Гвинеи, прорвав нидерландскую блокаду, в Берлине впервые появились "свои" золото и слоновая кость. Воодушевленный этим курфюрст велел начать чеканку из золота так называемых гинея-дукатов (гвинейских дукатов). Однако при этом выяснилось, что стоимость чеканки одного такого дуката вдвое превышает номинал.

Впрочем такой дефицит не особо беспокоил курфюрста. Свой флот и возможную благодаря ему морскую торговлю он рассматривал как хобби и потому тратил на него деньги столь же щедро, как другие князья на дорогостоящее строительство дворцов, или как меценаты на поддержку художников в расчете на причастность к их славе.

В своей собственной экономической политике он никогда не упускал из виду важнейшую для него цель: собрать как можно больше средств на создание мощной и боеспособной армии, чтобы начать следующую войну с наилучшей исходной позиции. Ибо политику без войны он, по-видимому, вообще не мог себе представить. После смерти Фридриха Вильгельма эта "военная казна" насчитывала 649 тысяч талеров, часть которых была замурована в подвалах крепости Кюстрин.