Глава 4. За суверенитет в Пруссии

4.1. Дилемма

Едва Фридрих Вильгельм, получив от сословий необходимые субсидии, начал в 1653 г. вербовку солдат в свою регулярную армию и, вопреки растущему недовольству граждан, размещать их по квартирам в "гарнизонных городах", как на политическом горизонте Северо-восточной Европы начали сгущаться грозовые тучи. В мае 1654 г. королева Швеции Кристина отреклась от престола в пользу своего кузена (внука Карла IX) пфальцграфа Пфальц-Цвейбрюккенского Карла Густава. Этот тридцатилетний немецкий принц давно уже возглавлял шведскую армию в ранге генералиссимуса.

Если Кристина считала своим долгом способствовать сохранению мира в Европе, то ее преемник Карл X Густав был решительным сторонником возобновления политики павшего в 1632 г. под Лютценом короля Густава Адольфа. Главной целью этой политики было установление шведского господства над всей Прибалтикой, или по меньшей мере над ее побережьем. Неминуемо при этом прусские морские порты становились предметом алчных вожделений шведов.

Главным противником Швеции была Польша, чей король (из династии Ваза), сразу же после выбора его на польский трон провозгласил себя также "королем шведов, готов и вендов", а уж после отречения Кристины считал свои претензии и вовсе неоспоримыми. Война между двумя державами могла разгореться в любой момент. Мир, который был подписан между ними в 1635 г. в период ослабления Швеции, изначально носил характер временного затишья.

Когда Карл Х Густав после 20-летнего перерыва решил вновь начать войну против Польши, у него для этого были даже более веские причины, чем провокационные претензии польских Ваза на шведский трон. К Западной Двине стягивались войска русского царя Алексея Михайловича. Царь выступил в защиту украинских козаков, которые вот уже 8 лет как восстали против господства польского короля. Набеги козаков, которые часто выступали в союзе с крымскими татарами, опустошали восточные районы Польши.

Русские армии грозили Польше захватом Украины и Белоруссии, однако они представляли угрозу и для шведских владений в восточной Прибалтике с центром в Риге. Карл Х Густав был полон решимости предотвратить опасное для него развитие событий нанесением превентивного удара. Для этого он имел и еще одну вынуждающе вескую причину; шведы не могли на собственные средства содержать в мирное время военную машину, внушающую соседям уважение и страх. Если шведская армия не имела возможности кормить себя на территории врага за его счет, ее неминуемо пришлось бы распустить.

Начать войну против России было тем не менее не очень разумно. Ведь даже поражение, нанесенное русским войскам, сыграло бы на руку Польше. Ей в этом случае (не говоря уже об ином исходе) оставалось бы только дождаться удобного момента для нападения на ослабленную Швецию. Поэтому Карл Х Густав решил сперва укрепить свои позиции путем победы над поляками. При этом всем было абсолютно ясно, что война эта будет вестись и за господство над Пруссией. Это соображение ставило перед Фридрихом Вильгельмом трудную дилемму.

Если бы он был только герцогом Прусским, ему не оставалось бы ничего иного, как связать свою судьбу со своим сюзереном -- королем Польши. Каков бы при этом ни был исход войны, победитель мог диктовать ему свои безоговорочные условия. Однако курфюрст Бранденбургский, располагающий внушительной армией, мог заранее потребовать за свою военную помощь тому или иному сопернику какое-то вознаграждение.

Граф фон Вальдек, все еще бывший наиболее влиятельным советником курфюрста, стоял за союз со шведами, усматривая в нем единственный шанс на успех, поскольку военное превосходство шведов считалось несомненным. Если выбрать для вступления в такой союз подходящий момент, то в качестве награды, -- говорил он, -- можно рассчитывать на полный суверенитет в Пруссии.

Против этого возражал постоянный посол Бранденбурга в Польше барон фон Хофербек, который настойчиво напоминал курфюрсту о его вассальном долге. Он понимал, как много для его господина значила принесенная им присяга, как трудно решиться на то, чтобы изменить своему однажды данному слову. Кроме того, он мог напомнить и о том, что король Ян Казимир не имеет потомства и в случае его смерти избавитель страны от угрозы шведского порабощения имеет верные шансы на польский трон.

И все же Фридрих Вильгельм не обнаруживал ни малейшего желания вот так сразу, без крайней необходимости рисковать своей все еще находящейся в стадии строительства армией. Он решил добиваться с сильнейшей в то время морской державой -- Нидерландами, чтобы с самого начала отбить у агрессивных шведов всякую охоту завладеть Пруссией.

После смерти молодого еще Вильгельма II Оранского решающее влияние на Генеральные Штаты (парламент Нидерландов) приобрел представитель торгового капитала Ян де Витт. Официально он занимал пост "великого пенсионария" (оплачиваемого секретаря) сословий наиболее значительной из семи нидерландских провинций -Голландии. Фактически же он правил всей страной. Он подписал с лидером английской буржуазной революции Оливером Кромвелем мирный договор, согласно одному из пунктов которого династия Оранских навсегда устранялась от управления Нидерландами. Родившийся уже после смерти Вильгельма II его сын (будущий Вильгельм III) по матери приходился внуком английскому королю Карлу I Стюарту, который в 1649 г. был предан суду правительством Кромвеля и по приговору этого суда казнен. Сын казненного короля, будущий Карл II, скрывающийся от Кромвеля в Европе, пользовался как и Фридрих Вильгельм сочувствием и поддержкой всех женщин из дома Оранских.

Буржуазное правительство Нидерландов усматривало в шведской экспансии серьезную угрозу своему торговому судоходству, так как торговля на Балтике значила для экономики республики больше, чем вся остальная ее морская торговля. Однако нидерландский флот был в тот момент не так силен, как во время побед над испанцами. Поэтому Ян де Витт без поддержки Англии не мог рассчитывать на успех в борьбе со шведами.

Шведы также добивались союза с Англией, против чего вовсе не возражал ее лидер Кромвель, который приветствовал войну с католической Польшей как способ "обломать хотя бы один рог папе". Поэтому Фридрих Вильгельм посчитал для себя необходимым направить в Лондон посольство к "ненавистному цареубийце" с целью склонить его к совместному тройственному союзу с Нидерландами. После того, как бранденбургских посланцев промариновали несколько дней в ожидании аудиенции, "тиран и узурпатор" (как его про себя именовала вся Европа) принял их только для того, чтобы прочитать им лекцию о необходимости союза всех протестантских государств. По сути дела это означало отказ.

Бранденбургские дипломаты были одновременно направлены в Париж, Вену и Москву с целью предотвратить войну Швеции с Польшей. Пока велись эти переговоры, 15 июля 1655 г. шведский трубач пересек польскую границу и объявил о возобновлении войны, прерванной 20 лет назад. На следующий день шведский фельдмаршал Виттенберг с 17-тысячной армией переправился через Одер и потребовал, чтобы курфюрст предоставил этой армии свободный проход через Заднюю Померанию. Фридриху Вильгельму не оставалось ничего другого, как согласиться с этим требованием. Кроме того, ему пришлось поставить шведским солдатам 40 000 фунтов хлеба 200 000 тонн пива (главная в то время пища для солдат). Через шесть дней шведы достигли польской границы¹

В Бранденбургской марке на повестке дня стояла задача: как можно быстрее создать 15 рейтарских полков общим числом 12 тысяч человек, 16 пехотных полков (11 600 человек) и 7 драгунских полков (пехота, посаженная на лошадей) в количестве 2700 человек. Была создана и артиллерия в количестве 100 орудий. Вербовку в армию за определенную плату согласно практике того времени проводили офицеры, с 1653 г. находившиеся на жаловании. При этом большую роль играла "слава" того или иного командира полка.

Величина единовременной выплаты новобранцу зависела от того, насколько успешно шел набор рекрутов. В среднем рейтару полагалось 40, драгуну -- 20, пехотинцу -- 8 талеров. Ежемесячное жалование лейтенанта составляло около 35 талеров, рейтара -- 10, пехотинца -- от 4 до 7 талеров. Кавалерист должен был иметь собственную лошадь и полное обмундирование. Оно состояло преимущественно из кожаной куртки, поверх которой надевался нагрудный панцирь (кираса), кожаных штанов, шлема и черно-белого шарфа. В его вооружение входили длинная сабля и пистолет. Драгуны носили также кожаную одежду, а вооружены были короткой саблей, укороченным мушкетом (карабином) или легкой пикой. Пехотинцы, в основном, одевались примерно так же, как и кавалеристы. Униформы тогда не существовало. Лишь к концу правления Фридриха Вильгельма все пехотинцы носили поверх жилета с рукавами длиннополый мундир, окрашенный в различные оттенки голубого цвета с различными для разных полков пуговицами и черную войлочную шапку с железным каркасом. Одежда пехотинца стоила от 5 до 7 талеров. Каждый третий в качестве главного оружия имел длинную пику и -- для защиты от этого колющего средства -- нагрудный панцирь. Всем полагались шлем, штык и пистолет. Мушкеты в то время не были унифицированы и выпускались разного калибра. Младшие офицеры, наряду со шпагой, были вооружены алебардой.

Определенных для каждого полка вербовочных округов (кантонов) в XVII веке не было. Если добровольцев не хватало, вербовщики нередко прибегали к принудительному набору. При этом однако они должны были ограничиваться "сбродом", т. е. бездельниками, шатающимися по дорогам. Крестьян и их работников насильственно вербовать практически не разрешалось, не говоря уже о помещичьих батраках и горожанах, которые могли предъявить свидетельство своей занятости в городском хозяйстве. Впрочем, в первые десятилетия после Тридцатилетней войны недостатка в добровольцах не было.

Собрать необходимые Фридриху Вильгельму для вербовки солдат средства одной Бранденбургской марке в 1655 г. было не под силу. Учитывая угрозу шведского вторжения, сословия Пруссии согласились единовременно выплатить ему на эти цели 600 000 талеров. Значительную сумму курфюрст сумел выжать и из своих рейнско-вестфальских владений, правда, не без сопротивления тамошних сословий. Однако собранной на эти средства 18-тысячной армии оказалось недостаточно, чтобы заключить равноправный договор со Швецией, несмотря на все старания Вальдека, специально откомандированного на переговоры с Карлом Густавом. Шведы и так располагали 40 тысячами солдат и, поскольку они не встретили почти никакого сопротивления в Польше, из планов Вальдека ничего не вышло.

К этому времени курфюрсту удалось заключить договор с Нидерландами, одним из пунктов которого предусматривалась посылка 4000 голландских солдат для защиты прусских портов. Однако этот пункт оказался пустым обещанием, так как осторожный Ян де Витт не торопился с его выполнением, выжидая, как развернутся события дальше.

Между тем Карл Густав быстро продвигался со своей армией к Варшаве. Войска Яна Казимира после недолгого сопротивления отступали по всему фронту. Польские дворяне при первом же появлении шведов повсеместно переходили на их сторону. Вскоре Карл Густав вошел с триумфом в Варшаву, а Ян Казимир с остатками своих войск укрылся в Кракове. Теперь шведский король мог уже безоговорочно диктовать представителям Бранденбурга, посланным к нему для заключения союзного договора, свои жесткие условия. Он потребовал свободного доступа в гавани Мемеля (Клайпеды) и Пиллау (ныне Балтийска), а также половину таможенного сбора в этих портах. В состав герцогства Прусского должно было войти глубоко вдающееся в него с запада епископство Эрмландское, но без хозяйственно важного города Браунсберг (Бранево).

Эти условия Фридрих Вильгельм с негодованием отверг. Он повел в Пруссию всю свою армию и начал переговоры с магистратами городов Западной (Польской) Пруссии о том, чтобы обеспечить своим солдатам беспрепятственный проход и снабжение. Тем временем Карл Густав без особого труда выбил польского короля из Кракова, после чего тот бежал в силезский город Оппельн (Ополе), находившийся во владениях Габсбургов, и оттуда взывал о помощи ко всем католическим монархам Европы.

В этой ситуации не нужно было обладать особым пророческим даром, чтобы предсказать направление следующего броска шведской армии: на повестке дня однозначно стояла Пруссия. И на этот случай договор с Нидерландами оказался совершенно бесполезным. Дабы не остаться совсем без союзников и не стать посмешищем в глазах иностранных дипломатов, Фридрих Вильгельм довольно неосмотрительно заключил союз с сословиями Западной Пруссии. Это насторожило Карла Густава, который увидел в таком союзе опасность для своих путей сообщения со Шведской Померанией. Он тут же направил в Западную Пруссию три своих армии, которые разбили новых союзников Фридриха Вильгельма прежде, чем договор о союзе с ними вступил в силу.

Затем шведы, как и следовало ожидать, вторглись в герцогство Прусское одновременно с востока и с запада. Бранденбургская армия беспомощно отступала перед их напором, не вступая в сражение, пока наконец не расположилась кольцом вокруг Кенигсберга, приготовившись к его защите. Здесь должен был решиться вопрос, следует ли ей в этих неблагоприятных условиях вступать в сражение со шведами. Собравшиеся здесь 15 000 солдат по-прежнему представляли собой внушительную военную силу, и Вальдек вдруг стал призывать курфюрста "ударить" по шведам. Однако четыре высших советника, возглавлявшие прусские земства, решительно протестовали против этого, да и население герцогства симпатизировало больше шведам, поскольку в солдатах курфюрста они видели наибольшую угрозу для страны. Народ Пруссии не хотел солдат; народ Пруссии требовал мира. Заодно с пруссаками выступала и курфюрстина, которая вообще войну считала величайшим изо всех зол.

Курфюрст все еще надеялся заключить с кайзером, Францией или с Россией такой союз, который сохранил бы ему достоинство и уберег от безоговорочного подчинения шведскому диктату. Однако его посланники в Вене, Париже и Москве не могли добиться там никаких обязывающих к чему-то серьезному обещаний.

Между тем оборонительное кольцо вокруг Кенигсберга оказалось окруженным шведскими войсками. В январе 1656 г. в город прибыл шведский канцлер Эрик Оксеншерна, который от имени своего короля предложил еще более тяжелые условия. Карл Густав требовал вхождения Прусского герцогства (вместе с Эрмландским епископством) в состав Шведского королевства, свободного прохода через него для своих войск, открытия всех морских портов и половину их таможенного сбора; Курфюрсту не оставалось ничего другого, как согласиться с этими требованиями. 17 января он подписал новый вассальный договор. Однако принесение ленной присяги должно было состояться лишь по истечении года, а до того ситуация в Польше, да и во всей Европе могла еще перемениться и Фридрих Вильгельм мог перевести дух

Непосредственная угроза войны миновала, и с довольно большой, находящейся в полной боевой готовности армией, находившейся под Кенигсбергом, надо было что-то делать. Население Пруссии роптало по поводу "тиранических полков" курфюрста, солдатам которого уже нечего было защищать в Пруссии. Фридрих Вильгельм уже решился было направить большую часть своих войск в Клеве, чтобы, действуя оттуда, выставить все-таки пфальцграфа Нойбургского из Юлиха и Берга. Этот авантюрный план исходил от Вальдека. Чтобы предотвратить вмешательство Франции, курфюрст заключил с ней оборонительный союз сроком на 6 лет. Но тут из Польши поступили известия о событиях, которые за несколько недель полностью изменили соотношение сил.

Шведы во всех крупных городах Польши оставляли гарнизоны, чтобы держать покоренную страну под контролем. Тем не менее они не смогли помешать чрезвычайно действенной агитации католического духовенства, которую организовали шастающие по всей стране иезуиты, мобилизуя население против "шведских еретиков". Странствующие проповедники повсюду оповещали поляков о чудесном знамении, якобы явленном на иконе Черной Богоматери Ченстоховской. Мадонна будто бы призвала к крестовому походов против шведов и изгнанию их из страны, так как они хотят искоренить католическую веру в Польше. Во многих местах против шведских оккупантов начались вооруженные восстания.

Сотрудничавшие со шведами польские дворяне сочли за лучшее снова переметнуться на другую сторону, тем более что папа Римский принял, наконец, участие в борьбе против "шведской ереси". Он выслал выжидавшему в Силезии Яну Казимиру 100 000 гульденов на вербовку новых солдат в его армию. С новыми силами тот вернулся в Польшу, где разместил свою штаб-квартиру в Лемберге (Львов). Оттуда он торжественно провозгласил, что посвящает свою страну, которую ему предстояло отвоевать, Деве Марии.

Однако шведские войска в Кракове и Варшаве ни в коем случае не хотели оттуда уходить. В середине зимы Карл Густав снова двинулся против польского короля. Проследовав победным маршем на Люблин, он повернул оттуда на Лемберг. Здесь, однако, он был вынужден остановиться и повернуть назад, так как поступило сообщение о том, что завербованное им в Польше войско полностью перешло на сторону своего короля. Армия Карла Густава в этот момент насчитывала всего 8 000 солдат. Голод, болезни и налеты польских повстанцев осложняли его отступление, тем не менее, 15 апреля 1656 г. он вернулся в Варшаву непобежденным. Остальные польские города также находились в руках шведов, за исключением Данцига, который все еще оказывал упорное сопротивление.

Пока Карл Густав сосредоточивал свои основные силы на осаде Данцига, общее стратегическое положение шведов становилось все хуже. Русская армия вторглась на территорию Шведской Эстляндии (Эстонии). Голландцы и датчане, не желавшие чрезмерного усиления Швеции, выслали на помощь осажденному Данцигу сильный объединенный флот. Поляки осадили Краков и Варшаву. Наконец, кайзер выслал им в помощь небольшую армию.

В этот момент Фридрих Вильгельм получил как от царя, так и от Яна Казимира предложения заключить с ними союз. Польские посланцы обещали ему даже наследование польского трона, если он предоставит свою армию их королю. Иоганн фон Хофербек, по-прежнему доверенный посланник курфюрста при польском дворе, настойчиво призывал его примкнуть к антишведскому фронту. Он предупреждал его о том, что если он потерпит поражение, сражаясь на стороне шведов, то Пруссия наверняка будет для него безвозвратно потеряна. Только граф фон Вальдек отговаривал его от этого, казалось, безопаснейшего выбора в неизбежном вопросе о военном союзе.

С той же страстью, с которой он всего три месяца назад уговаривал курфюрста "ударить" по шведам, он призывал теперь заключить союз со шведским королем, который уже вполне оправдал своими победами данное ему прозвище "Северного Александра". Можно не сомневаться, говорил Вальдек, что он и теперь, как некогда Александр Македонский, разобьет превосходящего его по численности врага. Самым веским аргументом на этот раз было то, что католикам нельзя доверять; ведь король Ян Казимир поклялся во Львове, что все свои силы положит на борьбу с "протестантской ересью"; ведь католики никогда не скрывали своего принципа: обещание, данное еретику выполнять не обязательно. Уже теперь польские рейтары вторгаются в Ноймарк и Восточную Померанию. Ведь даже если удастся сохранить Пруссию в качестве союзника Яна Казимира, то без католического епископства Эрмландского. На стороне же шведов можно захватить и ту польскую территорию, которая отделяет Пруссию от Бранденбургской марки.

Вальдек встретился в Мариенбурге с Карлом Густавом, который руководил осадой Данцига. Шведский король в обмен за союз и немедленную военную помощь в захвате Данцига предложил курфюрсту в качестве трофея значительную часть Центральной Польши. Вальдек настоятельно призывал курфюрста немедля принять это предложение. Поскольку тот колебался, граф потребовал отставки. До этого, правда, дело не дошло, однако курфюрсту потребовалось несколько дней для окончательного решения, которое он в полном одиночестве, удалив от себя всех своих советников, обдумывал в одном из прибрежных замков прежнего рыцарского Ордена. Наконец, он принял окончательное решение: он был готов поставить на кон свои прусские владения, выступив на стороне шведов.

4.2. В союзе со Швецией

25 июня в Мариенбурге Фридрих Вильгельм подписал подготовленный Вальдеком союзный договор с Карлом Густавом Шведским. За вступление со всей своей армией в войну на стороне шведов ему в случае ожидаемой победы над Польшей должна была отойти территория, примыкающая к р. Варте от Познани до Ченстохова. Однако заполучить район отделяющий Пруссию от Ноймарка ему не удалось. О полном суверенитете над Пруссией также не было и речи.

Почти сразу вслед за этим шведский фельдмаршал Виттенберг был вынужден однако сдать Варшаву после почти двухмесячной осады ее поляками и капитулировать. Карл Густав во что бы то ни стало хотел немедленно завладеть польской столицей снова. В конце июля неподалеку от Варшавы произошло соединение шведской и бранденбургской армий, возглавляемых соответственно королем и курфюрстом. Незадолго до этого Яну Казимиру также удалось соединить свои силы с литовской армией и 20-тысячным войском крымских татар. Теперь в его распоряжении находились 70 или 80 тысяч преимущественно конных бойцов. Шведско-бранденбургская армия насчитывала не более 18 тысяч человек и имела преимущество лишь в пехоте (6400 солдат) и артиллерии. Однако подавляющее численное превосходство в кавалерии давало польскому королю основание не сомневаться в своей победе в предстоящей битве под Варшавой. Он был настолько убежден в этом, что хвастал французскому послу: "шведов я отдам на завтрак татарам, а уж курфюрста запрячу в такую нору, что он ни солнца, ни луны у меня больше не увидит".

Через две недели настал момент, когда должно было выясниться, суждено ли сбыться этому предсказанию. Вечером 28 июля авангард шведских войск, выйдя к берегу Вислы напротив Варшавы, натолкнулся на сильную группу польских конников, внезапно появившихся из-за линии оборонительных укреплений. Отогнать их обратно за эту линию удалось только после вмешательства основной группы шведских войск во главе с самим королем.

Ночью все польско-литовско-татарские силы, находившиеся в Варшаве и вокруг нее, были собраны за протяженной линией обороны, защищавшей единственный Варшавский мост через Вислу. Перед этой линией, в лесу, шведы и бранденбуржцы старательно обустраивали свой бивак. На ночном совете Фридрих Вильгельм высказался за переговоры со значительно более сильным противником. Однако Карл Густав оценивал свои шансы на успех весьма высоко, связывая их с фланговой атакой и полагаясь на огневую мощь, стойкость и боевую выучку своих опытных солдат. Курфюрсту же, который до сих пор держался не очень решительно, он в качестве "помощника" выделил фельдмаршала Врангеля, одного из наиболее прославленных полководцев Тридцатилетней войны.

Утром оба монарха убедились в безнадежности лобовой атаки на польские укрепления. Только обходный маневр мог принести успех. Бранденбуржцам было приказано скрытно занять позиции на поросшем лесом холме слева от края польской линии обороны и затем из леса атаковать ее. Войско курфюрста успешно совершило этот маневр и, заняв выгодную позицию, открыло по польским укреплениям орудийный огонь. Польские орудия отвечали огнем, в том числе и с противоположного берега Вислы, где королева Луиза Мария со своими придворными наблюдала за ходом сражения с высокого холма. Обед ей сервировали "в истинно походном стиле" -- на армейском барабане.

Между тем шведы, под прикрытием леса ожидавшие завершения этого маневра, подверглись нападению татар. На своих маленьких быстрых лошадях эти дикие всадники, одетые почти исключительно в овчины, осыпали стрелами терпеливо выжидающих шведских пехотинцев. Однако эти атаки успешно отражались метким огнем хорошо вымуштрованных шведов. А в это время бранденбургские солдаты должны были выдерживать контратаки основных сил поляков, приняв на себя главную тяжесть сражения. Всю кавалерию, какая только была в его распоряжении, Ян Казимир обрушил на штурм холма, где обосновалась бранденбургская артиллерия. Одна атака следовала за другой. Казалось, поражение бранденбуржцев является лишь вопросом времени.

В этот момент король Карл Густав отважился на неслыханный маневр, не имеющий прецедента в истории войн: в самый разгар сражения он, оторвавшись от врага, повел свое войско в обход позиции бранденбуржцев так, что они теперь оказались на правом фланге, а шведы -- на левом. Успех этого маневра целиком зависел от того, удастся ли бранденбуржцам продержаться, пока он осуществляется. Врангель с изумлением наблюдал за слаженной и четкой работой бранденбургских пехотинцев и артиллеристов, вымуштрованных по нидерландскому и шведскому образцам: ритм зарядки мушкетов и орудий и ведения огня даже в самые напряженные моменты боя, -- в моменты наиболее яростных атак польской конницы, -оставался столь же размеренным и быстрым, как на учебных стрельбах. В суматохе боя курфюрст лично подбадривал своих солдат.

В четыре часа пополудни выстроилась новая линия фронта. И как раз вовремя: именно в этот момент последовала решающая атака польских гусар, этой элитной гвардии короля Яна Казимира. Но даже эти отменно бравые вояки не смогли выдержать залпов теперь не только бранденбургской, но и шведской артиллерии. Они были вынуждены спешно отступить и укрыться за траншеями так же, как и последовавшие за ними татары. Там их встретил сам король, который с обнаженной шпагой в руке пытался снова погнать их в атак на врага, но к вечеру вся польская армия искала укрытия за оборонительными сооружениями.

В одной из разрушенных орудийным огнем деревень Карл Густав и Фридрих Вильгельм обсуждали план действий следующего дня. Ведь сегодняшний успех, как бы он ни был велик, не означал еще окончательной победы. В четыре часа утра пушечный выстрел возвестил о том, что сражение должно быть продолжено. Войска союзников обошли оборонительную линию, и тут обнаружилось, что поляки оставили свои позиции и готовят себе новые укрепления в соседнем лесу. После нескольких артиллерийских залпов, произведенных бранденбуржцами, они были выбиты и оттуда. Путь к мосту через Вислу был открыт для наступающих. До сколько-нибудь серьезного сопротивления дело больше не доходило, так как полякам стало ясно, что свое численное преимущество в коннице они могут использовать только в открытом поле. Поэтому они перебрались на другой берег, сожгли за собой все мосты через Вислу в округе и рассеялись во все стороны. Король Ян Казимир бежал в Люблин. Шведы и бранденбуржцы сумели довольно быстро наладить временный мост из собранных воедино речных судов и, форсировав Вислу на другой день, вступили в Варшаву победителями.

Битва за Варшаву -- первое после Тридцатилетней войны крупное сражение -- произвело величайшую сенсацию во всей Европе, а небывалый тактический маневр, произведенный шведским королем, привлек к себе всеобщее и самое пристальное внимание. Всю славу этой победы Карл Густав естественно отнес на свой счет и позаботился о том, чтобы в публицистике того времени роль Фридриха Вильгельма и его бранденбуржцев в общем успехе была всемерно принижена. В ответ на это курфюрст собственноручно составил резко контрастирующее с этой версией описание сражения, которое он отпечатал в Нидерландах и распространил по всей Европе.

Однако не это было главной причиной возникших между союзниками разногласий. Главным было то, что в начавшейся войне они преследовали совершенно разные цели. Шведский король требовал военной помощи против вновь собранной польской армии, которая продвигалась вдоль Вислы по направлению ко все еще осажденному шведами Данцигу. Но Фридриху Вильгельму приходилось сейчас заботиться об обороне Пруссии от налетов подвижной кавалерии своих противников. Литовцев удалось отбросить, но по герцогству все еще рыскали банды татар, которые к тому же занесли в страну чуму. Таким образом население Пруссии испытывало теперь те же страдания, что и бранденбургские крестьяне во время Тридцатилетней войны.

В Пруссии уже раздавались голоса, призывающие к восстанию против Фридриха Вильгельма в надежде на помощь польских или имперских (ведь кайзер был союзником Польши) солдат. В этой ситуации союз со шведами оказался довольно тяжким бременем. Чтобы облегчить его и удержать союзника при себе, Карл Густав по новому договору, подписанному в Лабиау 20 ноября 1656 года, отказался, наконец, от претензий на верховный суверенитет над Пруссией. А тем временем возникла серьезная угроза шведским владениям в другой части Южной Прибалтики: Дания объявила шведам войну и Карл Густав был вынужден спешно перебрасывать свою армию из Пруссии в Голштинию. Курфюрст остался в Пруссии и принимал в своем кенигсбергском замке многочисленные доклады об опустошительных набегах литовцев и татар на страну. Хотя французский посол обещал ему денежную помощь в случае, если он и впредь останется шведским союзником, все его советники и прежде всего "дамская комната" (т.е. не только курфюрстина и ее мать, но и его собственная мать) настойчиво призывали его "замириться" с польским королем. Луиза Генриетта, которая незадолго до того родила второго сына, открыто грозила, что в противном случае она покинет Пруссию и навсегда поселится в Гааге. И все же Фридрих Вильгельм не дал себя склонить к какой-либо обязывающей декларации.

Несмотря на достаточно критическое положение, он выжидал в надежде, что Ян Казимир предложит ему нечто более существенное за переход на его сторону. О действенной помощи шведам, которая предусматривалась Лабиасским договором, не могло быть и речи, поскольку в декабре 1656 г. Австрия официально вступила в войну на стороне Польши. Шансов принудить поляков к благоприятному для шведов миру путем неприкрытого террора на все еще удерживаемых Бранденбургом польских территориях (как это часто практиковали сами шведы) становилось все меньше. Граф Вальдек, который попытался добиться этого подобным путем в надежде сохранить союз со шведами, потерпел тяжкие военные поражения. В результате он полностью утратил доверие и расположение курфюрста и был вынужден довольствоваться незначительной должностью наместника в Миндене и Равенсберге, куда его фактически сослали. Вскоре после этого он эмигрировал и поступил на службу к шведскому королю.

Решительный поворот в развитии событий наступил только тогда, когда смерть кайзера Фердинанда III в начале апреля 1657 г. привела в движение "большую политику Европы". Выбор на императорский трон сына Фердинанда -- Леопольда, не достигшего еще 17-летнего возраста, был под большим вопросом, так как "державы-гаранты" Вестфальского мира -- Франция и Швеция объявили о недопустимости передачи императорской власти по наследству в семействе Габсбургов. Это резко снижало установившиеся в империи права курфюрстов. Между тем французские посредники при курфюршеских дворах начали агитацию за кандидатуру на германский трон короля Франции Людовика XIV. При этом не было недостатка в посулах и самых выгодных предложениях. Тем не менее, Фридрих Вильгельм посчитал, что угроза его "свободе" при французском кайзере "Священной Римской Империи Германского Народа" будет более опасной чем в случае выбора на этот трон одного из Габсбургов. Поэтому он ждал теперь предложения из Вены. В случае, если там начнут колебаться он мог пригрозить тем, что отдаст свой голос курфюрсту Баварии, который в этом случае имел лучшие шансы, чем Габсбург.

После первого безуспешного визита В Кенигсберг в январе 1657 г. имперский посланник барон Франц фон Лизола, который не без основания считался лучшим европейским дипломатом того десятилетия, в июле прибыл туда во второй раз. На пути из Вены он сделал остановку в Варшаве и там убедил Яна Казимира в том, что ему необходимо уладить дело с Бранденбургом полюбовно.

Уже через несколько дней французский посланник заметил, что его присутствие в Кенигсберге стало "полностью бесполезным". Прежде, чем он, осыпанный богатыми подарками покинул Пруссию, ему была предоставлена возможность принять участие в одном достопамятном представлении. 29 июля в Кенигсбергском дворце он вместе с Лизолой держал в купели для крещения новорожденного принца Фридриха (в будущем первого короля из рода Гогенцоллеров). Фридриху Вильгельму пришла в голову фантастическая мысль, "достойная сцены": предложить представителям двух претендентов на императорский трон -- короля Франции Людовика XIV и сына кайзера Леопольда -- стать крестными отцами его сына. Так два соперничающих друг с другом католика крестили протестантского принца по кальвинистскому обряду. (Для самого Фридриха Вильгельма в свое время в качестве крестного отца сошел и его незначительный родственник наместник курфюрста в Бранденбурге Адам Ганс Путлитцский).

Отъезжающему французскому посланнику были переданы для его господина "всехристианнейшего короля" (так звучал официальный титул Людовика XIV) многочисленные реликвии католических святых, захваченные в качестве "трофеев" в Польше. Впрочем при этом он не выразил никаких угрызений совести по поводу того, что эти подарки -- результат "разграбления церквей".

Затем махинации по перевербовке Фридриха Вильгельма были без особых помех доведены до конца. Лизола получил в Варшаве полномочия предложить курфюрсту "в самом крайнем случае" полный суверенитет в Пруссии. Он естественно стремился добиться своего меньшей ценой, но тот, несмотря на страстные заклинания своих женщин, оставался непреклонным. И только когда были произнесены волшебные слова "полный суверенитет в Пруссии", его позиция в корне изменилась. За несколько дней все проблемы, казавшиеся до сих пор неразрешимыми, были урегулированы и был сформулирован в готовом для подписи виде текст договора.

Тут же срочно прибыло посольство из Варшавы; король Ян Казимир хотел поставить дополнительные условия. Однако Лизола уже подписал от его имени согласие на неограниченный суверенитет и велел сообщить королю, что он запоздал со своими возражениями. 19 сентября 1657 г. согласно договору, подписанному в Вейлау, Фридрих Вильгельм стал суверенным герцогом Прусским и выступил теперь в качестве "друга и союзника" на стороне короля Польши.

4.3. В союзе с Польшей

Карл Густав знать ничего не хотел о заключении нового Вейлауского договора, и это было весьма характерно для сложной, порой весьма запутанной политики союзов, которую вели все государства, участвующие в борьбе за господство над Балтикой. Поэтому попытки Фридриха Вильгельма добиться компромиссного мира между Швецией и Польшей и тем самым представить свою перемену курса в более благоприятном свете, могли вызывать у шведов лишь растущее недоверие. Отправленное курфюрстом письмо, которое должно было ознакомить Карла Густава с "договором о нейтралитете" между Польшей и Бранденбургом, по какой-то причине до него не дошло и вернулось не вскрытым.

6 ноября 1657 г. Вейлауский договор был ратифицирован в Бромберге, где состоялась подчеркнуто дружелюбная встреча польского и бранденбургского монархов. Там Фридрих Вильгельм установил доверительные отношения с королевой Луизой Марией, с которой он с тех пор долгое время поддерживал важную в политическом отношении переписку. На эту честолюбивую и волевую женщину, которой в то время было 45 лет и которую не без основания называли "настоящим королем Польши", уже до того произвела большое впечатление переговорная тактика Бранденбуржца. У нее возникло желание познакомиться с ним лично, что и осуществилось в Бромберге. Фридрих Вильгельм также высоко оценил умную и очаровательную француженку из рода герцогов Гонзага-Неверских.На празднестве, устроенном в честь курфюршеской пары, он проявил себя весьма галантным собеседником.

Однако, наряду с этими изъявлениями дружбы, шли напряженные переговоры, в ходе которых несколько раз ратификация договора находилась под угрозой срыва. Поляки считали, что в Вейлау барон Лизола продал суверенитет над Пруссией "слишком дешево", а Фридрих Вильгельм, наоборот, предъявлял теперь новые территориальные притязания, а именно на польскую Западную Пруссию. Прибывший из Парижа посол де Нойерс имел целью сделать все возможное, чтобы предотвратить союз между Фридрихом Вильгельмом и кайзером. Его интриги подхлестывали неуступчивость польского короля, и Бранденбуржец пришел в ярость, что грозило сорвать ратификацию. Однако Луиза Мария проявила большое дипломатическое искусство и благодаря ее умелому посредничеству договор был все таки ратифицирован.

В одном из отчетов, которые де Нойерс посылал из Бромберга в Париж, содержится описание внешности и характера 37-летнего курфюрста и его 30-летней супруги. "Князь -- рослый, статный и решительный в движениях мужчина привлекательной наружности; у него круглое лицо с большим носом и красивыми глазами. Он очень вежлив и вообще хорошо держится; свободно рассуждает о государственных делах и прекрасно в них разбирается; схватывает все на лету (? -- schnell in seinen ganzen Wesen). Курфюрстину француз нашел "спокойной и кроткой, по характеру несколько меланхоличной; говорит мало, но дельно и хорошо. Она миниатюрна и хорошо сложена; очень набожна и ревностна в своей реформированной религии. Каждый вторник она постится до вечера в память о своем покойном брате Вильгельме II Оранском, смерть которого пришлась на вторник".

Тревоги француза по поводу возможного союза с кайзером оказались на тот момент необоснованными, Фридрих Вильгельм старался как можно дольше его избегать, чтобы в случае войны между Габсбургом и Швецией не подвергать Бранденбург репрессалиям со стороны Карла Густава. Более благоприятным он считал договор с Данией (до того, как она напала на Швецию), но, как мы уже видели, просчитался.

После встречи в Бромберге, прошедшей в весьма дружественной обстановке, Фридрих Вильгельм отправился в Берлин. Там в начале 1658 г. начались переговоры с Польшей и Австрией, которые готовили нападение на Швецию. Правда, Австрия колебалась в связи с известным риском относительно все еще проблематичных выборов кайзера; условиями Вестфальского мира агрессивная война внутри империи категорически воспрещалась; кроме того сенсационная победа Карла Густава над Данией подействовала устрашающе на возможного агрессора. В середине февраля "северный Александр" переправился по льду проливов Большого и Малого Бельтов, разделяя со своими солдатами жесточайшие тяготы этого похода, и уже к концу месяца вынудил датского короля согласиться с предложенными ему условиями заключения мира. Теперь Карл Густав мог подумать и о том, чтобы основательно рассчитаться со своим непостоянным "братцем Фрицем из Бранденбурга". это не сулило Фридриху Вильгельму ничего хорошего, и он поспешил начать с Карлом Густавом дружескую переписку.

Чтобы выиграть время, Швед поддержал ее. Однако представители курфюрста, направленные в Голштинию, чтобы нащупать по возможности скромные условия мира, не обнаружили ни малейшей склонности короля к этому. Когда же в июле они попытались добиться аудиенции посредством дипломатического нажима, то получили такую грубую отповедь, что тотчас же им пришлось срочно уехать.

Французскому послу король цинично объяснил: "У меня слишком мало денег, и, боюсь, мне придется долго воевать; поэтому мне было бы неприятно иметь этого курфюрста своим другом; ведь я собираюсь использовать его земли под квартиры для моих солдат". И добавил еще: "Кроме того, курфюрст набрал слишком большую силу; я должен обуздать его честолюбие".

Теперь не оставалось никакого сомнения в том, что между Швецией и Бранденбургом наступило состояние войны. Все же недипломатическое поведение шведского короля предоставило Фридриху Вильгельму благоприятную возможность получить некоторое преимущество в "малой, -- инфрмационной войне". Здесь он пустил в ход весьма "тяжелую артиллерию", грохот которой произвел большое впечатление на современников, а его отзвуки различимы и сегодня.

Под заголовком "Сообщение Курбранденбургской миссии" вышла в свет брошюра, отпечатанная в нескольких немецких изданиях, а также в переводах на французский и английский языки. Она была перепечатана в "Мировой хронике века" -- "Theatrum Europaeum". Автор взывал к "импер-патриотичным" чувствам (которые тогда и в самом деле мало что подпитывало), подводя "траурно звучащий для каждого немца" баланс итог. "Мы приносим в жертву наше имущество и нашу кровь, нашу честь и самое название наше, ничего не получая взамен, кроме того, что стали приманкой для наемников из других стран и чуть не лишились нашего древнего высокого имени германцев, а те кого мы до этого едва знали, прекрасно этим воспользовались. Что такое Рейн, Везер, Эльба или Одер, как не пленники чужестранных народов? Что такое ваши свобода и религия, если другие играют ими? Одним словом, все потеряно в нашей прекрасной Померании, в других столь замечательных землях... Так пусть помнит каждый, кто только не желает есть шведский хлеб... что он должен сделать ради чести немецкого имени!.. Помни, что ты -- немец!"

Автору брошюры, -- одному из близких доверенных лиц Фридриха Вильгельма, чье имя осталось неизвестным, -- было важно разоблачить демагогические утверждения французов и шведов, будто они борются только за соблюдение условий Вестфальского мира, как пустую болтовню. Столь же важно было представить стремление Бранденбурга -- в союзе с кайзером изгнать шведов из рейха -- как "имперско-патриотическое". То обстоятельство, что завоевание Померании выгодно, в основном лишь Бранденбургу, который таким образом стремился реализовать свои давние наследственные притязания на нее, было прикрыто здесь видимостью интересов империи.

18 июля 1658 года во Франкфурте состоялись выборы кайзера. Правителю Франции кардиналу Мазарини не удалось возвести на имперский трон ни своего короля Людовика XIV, ни (в качестве запасного варианта) Баварского курфюрста Фердинанда Марии. Императором единогласно был выбран король Венгрии и Богемии эрцгерцог Австрийский Леопольд. Однако с помощью голоса Фридриха Вильгельма Мазарини преуспел в другом: между курфюрстами и кайзером было заключено соглашение, одним из условий которого кайзер Леопольд Габсбург отныне не должен был оказывать военную помощь своему испанскому родственнику. Это соглашение в какой-то мере отвечало интересам курфюрстов, но более всего оно было на руку Франции, так как предоставило ей возможность успешно закончить войну с Испанией, которая продолжалась без перерыва с 1635 года.

В августе Карл Густав покинул кильскую гавань на кораблях с 8 тысячами солдат на борту. Однако вместо Пруссии (как ожидалось) он ко всеобщему удивлению направился в Копенгаген. Его целью было захватить город внезапным налетом и присоединить всю Данию к своей огромной Скандинавской империи. Бурю протеста европейской общественности он предвидел, не придавая ей впрочем никакого значения и не испытывая при этом ни малейшего смущения, однако жители Копенгагена приготовили ему неприятный сюрприз. Они оказали немногочисленному датскому гарнизону столь активную и действенную помощь, что Карл Густав был вынужден терять драгоценное время на долгую осаду города.

Вот тут пришла пора осуществить задуманный еще в феврале поход антишведской коалиции в Голштинию и Ютландию. Верховое командование принял на себя Фридрих Вильгельм. Удачное завершение похода было для него вопросом престижа. В подчинении у него находились 15 000 бранденбургских, 8000 имперских и 3000 польских солдат. Между прочим именно тогда был замечен столь прославленный впоследствии "preussischblau" (прусский голубой) как отличительный цвет мундира прусской пехоты.

Поход в Голштинию хотя и был не столь быстрым, как в свое время проделал тот же маршрут Карл Густав, однако прошел без каких-либо досадных инцидентов. Оккупация части Шлезвига и Ютландии также не встретила большого сопротивления. Однако поскольку шведский флот господствовал на Балтике, шведские войска успели быстро вернуться на датские острова. Фридриху Вильгельму удалось захватить лишь небольшой остров Альс, переправу на который он организовал лично. Для того, чтобы проследовать за шведами на крупный остров Фюн у него не хватало судов. Формально участвовавшие в этой войне Нидерланды держались очень робко, как будто речь и в самом деле шла о какой-то решительной схватке. Они хотели лишь ослабления шведов, но не полного их поражения. Достижение равновесия сил всех окружающих Балтийское море держав казалось им гораздо более благоприятным исходом, чем бесспорная победа Бранденбуржца, этого родственника принцев Оранских, внушающих республиканцам опасение.

Наступившая зима оказалась очень теплой, что не позволило союзникам преодолеть Большой Бельт по льду. Несколько месяцев прошли без особых перемен. И все это время Мазарини не прекращал попыток уговорить курфюрста "вернуться к прежним политическим принципам своего дома" (вежливый намек на его "непостоянство"). Фридрих Вильгельм велел посланнику передать следующий ответ: "Если главным принципом моих предков было предпочтение интересов других монархов сохранению собственных земель, то я, должен признаться, от этих признаков отошел, ибо чувствую себя по совести обязанным защищать княжества, коими я Божию Милостью обладаю".

Эти выразительные слова часто и охотно цитируются в книгах по истории Пруссии. Но Фридрих Вильгельм, не колеблясь вступил бы в союз с Францией против кайзера, если бы французские деньги текли не в шведскую а в его собственную военную кассу. Ибо для содержания большой армии его собственная страна оставалась, как и прежде, слишком бедной. Тем не менее сепаратный мир со Швецией сулил ему гораздо меньше выгод, нежели план военных действий, предложенный ему в послании из Вены.

Еще осенью 1658 г. Австриец осведомлялся, неужели курфюрст хочет держаться за Вестфальский мир, закрепивший за шведами право на Переднюю Померанию, как за "спасительную соломинку"? И вот в апреле, когда австрийский генерал, прибывший к нему в качестве посла, поднял вопрос о походе в Переднюю Померанию, в душе Фридриха Вильгельма пробудились опасные мечтания.

Большинство его советников предупреждали его о том, что столь явное нарушение Вестфальского мира в империи может вызвать опасные последствия. В конце концов Австрия решила взять инициативу в свои руки и сделать Бранденбург лишь "соучастником". Теперь Фридрих Вильгельм забеспокоился, что при дележе ожидаемого пирога ему будет отведена роль лишь "участника на паях". Однако вторгшийся в Переднюю Померанию австрийский генерал сделал на этот счет успокоительное заявление, дескать он хочет отвоевать эту страну лишь для того, чтобы вернуть ее "естественному" хозяину -- курфюрсту Бранденбургскому.

Тут наш Гогенцоллер поспешил принять в отвоевывании "своей" земли более активное участие. Вскоре в руках шведов остались лишь Штеттин, Штральзунд, Грейвсвальд и еще несколько незначительных участков Передней Померании. В этот момент однако от имени Франции решительно выступил кардинал Мазарини.

7 ноября 1659 г. Франция закончила свою долгую войну с Испанией т.н. Пиренейским миром и теперь, высвободив свои войска, могла с их помощью отстаивать свои политические интересы. Уже 5 декабря Мазарини предъявил курфюрсту Бранденбурга (и только ему одному!) ультиматум: если в империи до середины февраля 1660 года не будет установлен мир, то Франция как гарант соблюдения Вестфальского мирного договора предпримет вооруженное вмешательство и применит силу. Перспектива неминуемой в этом случае большой войны с участием, помимо "государств империи", Польши, Дании, а также Нидерландов и России послужила толчком для того, чтобы зашедшие в тупик мирные переговоры между Швецией и Польшей возобновились. Ведь причиной войны было прежде всего нападение Швеции на Польшу.

В середине декабря потерпевший от союзников чувствительное поражение на острове Фюн Карл Густав согласился начать переговоры в монастыре Олива, расположенном в окрестностях Данцига. Сомнительно, конечно, чтобы этот безрассудный вояка, поставивший свою страну на грань разорения, даже попав в безвыходное положение, всерьез был заинтересован в достижении компромиссного мира. Однако путь к успешному завершению переговоров открыло неожиданное обстоятельство. Под новый год Карл Густав внезапно тяжело заболел и 22 февраля 1660 года в возрасте 38-лет окончил свою полную приключений жизнь. Поскольку французский посредник на переговорах с самого начала занимал ключевую позицию, Швеция как французский подзащитный отделалась очень дешево: ей пришлось отказаться лишь от завоеваний в Западной Пруссии и Литве. Сохранение за ней Передней Померании было в интересах Франции, не желавшей чрезмерного усиления Бранденбурга. Попытки Фридриха Вильгельма продолжить переговоры по этому вопросу и выторговать себе хотя бы часть правобережья Одера вызвали возмущение европейской общественности. Один из нидерландских дипломатов высказал даже подозрение, что курфюрст хочет "выловить в мутной воде" всю Померанию.

3 мая 1660 г. Фридрих Вильгельм получил по Оливскому мирному договору только то, что уже было закреплено за ним в Вейлау и Бромберге: полный суверенитет в герцогстве Прусском и некоторое "округление" своих восточно-померанских владений. Конечно, это было слишком мало по сравнению с, казалось, столь близкими -- рукой подать! -- приобретениями в Западной Померании. И все же это было достаточно много для того, чтобы в международном взаимодействии сил доселе малозаметный и незначительный Бранденбург не остался в проигрыше после окончания Шведско-Польской войны.

То, чего курфюрст добился, кроме того, в день подписания мирного договора в Оливе, было тогда еще трудно до конца оценить. Однако отныне стало ясно, что великим европейским державам придется считаться с ним как с серьезным партнером. Как суверенный герцог Прусский он теперь далеко превзошел по значению в империи всех прочих курфюрстов. Все зависело теперь от того, позволят ли ему долгие мирные годы осуществить заметное сокращение весьма дорогостоящей армии и сделать возможным слияние воедино разрозненных курфюршеских княжеств, которые вследствие своекорыстных интересов "соправящих" в них сословий испытывали сильные центробежные тенденции.

Поведение прусских сословий по отношению к своему отныне суверенному властителю предвещало в этом плане мало хорошего.

4.4. Восстание в Пруссии

Сословия герцогства приносили королю Польши такую же ленную присягу, как и сам курфюрст. После того, как стал известным Оливский мирный договор (о том, что переговоры о нем вообще шли, их господин предусмотрительно держал их в неведении), они категорически заявили о том, что суверенитет, предоставленный Фридриху Вильгельму, их ни к чему не обязывает. Они подчеркивали, что Польская корона не имеет права дарить страну "как яблоко или грушу". К тому же Бранденбуржец вовсе не был гарантом сохранения их древних сословных привилегий.

На алтаре Кенигсбергского собора была обнаружена листовка, где спрашивалось:

"Что скажете, благородные пруссаки,
Ужель хотите стать рабами Бранденбурга?"

Лютеранское духовенство всеми силами поддерживало выраженный в этой листовке протест, поскольку опасалось, что новый статус властителя их страны вызовет насильственное распространение "кальвинистской ереси". Формально обоснованный протест было решено представить на ландтаге, который после долгих уговоров и отсрочек со стороны курфюрста начался 30 мая 1661 года.

Уже после переговоров в Вейлау Фридрих Вильгельм назначил наместником в Пруссии польско-литовского князя Богуслава Радзивилла, с которым он состоял в отдаленном родстве. Тот, хотя и был кальвинистом, был признан сословиями. Ему, правда не доставало необходимой для этого поста изворотливости, но к открытию ландтага для руководства им прибыл более искусный и весомый деятель. Это был барон Отто фон Шверин, назначенный в 1657 г. обер-президентом Тайного Совета.

Этот всегда стремящийся к компромиссным решениям, всегда обходительный важнейший советник курфюрста уже через несколько дней понял одну очень важную вещь. Он понял, что большинство прусских дворян, которые впрочем воспринимали "герцога Прусского" как равного им, хотя и с большой неохотой, но учитывая реальное соотношение сил, пойдут на компромисс. Поначалу лишь один представитель Кенигсбергского третьего сословия, председатель участкового суда Кнейпхофа (одного из районов Кенигсберга) Иероним Рот оказывал несгибаемое сопротивление.

Шверин попытался склонить его к перемене позиции в официальной беседе, однако "судейский глава" в ответ разразился гневной тирадой: "Мы, пруссаки - свободные граждане, и за все время, что мы христиане, мы не были непосредственными подданными ни у одного потентата". Рот ссылался при этом на то обстоятельство, что прусские сословия в 1454 г. добровольно отдались под власть польского короля. Однако с точки зрения властителя страны это было восстанием против их тогдашнего господина гроссмейстера Германского Рыцарского Ордена, и всякая ссылка на этот прецедент основывалась на теории, согласно которой сословия обладают правом восставать против "тиранической власти". Этого спорного права Фридрих Вильгельм естественно признать не мог, и сословия в целом вообще-то не прибегали в своих аргументах к ссылкам на данный сомнительный принцип.

Если бы они сообща выступили против "потентата", который по их опасениям хотел присвоить себе абсолютную власть, против "кальвиниста", стремящегося навязать лютеранам Пруссии управление реформистскими чиновниками, против "князя с высокими амбициями", который жаждет войны, тогда бы вряд ли удалось избежать кровавой борьбы за власть. Но дворяне знали, что король Ян Казимир скорей всего откажется от короны, а на обещания честолюбивой интриганки королевы полагаться не приходилось. Слишком грозной казалась и опасность иностранного вмешательства.

На переговорах с представителями сословий Шверин обвинил главу Кнейпхофского суда в неуважении к властителю страны и лишил его места в суде и голоса в ландтаге. Однако Рот не сдавался и при всем своем лютеранском фанатизме не постеснялся установить (через своего брата, ставшего иезуитом) непосредственную связь с королем Польши. Он от имени "всех горожан Кенигсберга" запросил у Яна Казимира помощи против "тиранического правления курфюрста". В ответ король "милостиво" пообещал "верному городу" помощь в отстаивании его прав.

Проповеди лютеранских священников зазвучали все более угрожающе; представители сословий высказывались все более самонадеянно. В этих условиях переговорное искусство Шверина было уже бессильно. В июне он оставляет Кенигсберг и возвращается в Берлин. Курфюрст решает взять дело в свои руки, но при этом не спешит.

Когда в конце октября он прибыл в Кенигсберг, его сопровождала только его лейб-гвардия в количестве 2000 человек. Крупные военные акции едва ли сулили успех. Между тем во время богослужения в Кенигсбергском соборе с кафедры прозвучал текст присяги в вечной верности польскому королю. Это было делом рук Рота. Князь Радзивилл отдал приказ о его аресте, но выполнить этот приказ было невозможно, так как горожане грозили бунтом. Выплата всех налогов была прекращена, что вызвало задержку жалования солдатам и - как следствие - их недовольство.

Фридрих Вильгельм решил взять арест Рота в свои руки. Дважды полковник, которому он поручил эту операцию, был вынужден отступить, не добившись результата, так как на защиту Рота тут же собирались толпы горожан, а кровопролития желательно было по возможности избежать. На третий день помогла хитрость. Мимо дома Рота проследовал в сопровождении эскорта рейтаров обоз с тяжелым грузом. Когда движимый любопытством Рот высунулся по пояс из окна, чтобы посмотреть на эту необычную процессию, один из рейтаров с быстротой молнии схватил его в охапку, посадил на лошадь и галопом домчал до дворца.

Главный нарушитель спокойствия был арестован, и ему были предъявлены обвинения в измене родине и оскорблении верховной власти. В комиссию, которую Фридрих Вильгельм учредил для установления виновности, входили лишь два человека из его близких сотрудников; остальные были представлены исключительно прусскими дворянами и горожанами. Их приговор гласил, что Рот, если и виновен в инкриминируемых ему преступлениях, то только с точки зрения правовой позиции курфюрста. Однако законность этой позиции многими энергично оспаривалась. Для того, чтобы сословия признали Фридриха Вильгельма своим суверенным господином, он в данной ситуации не должен был проявить себя "тираном", утверждающим свои права, не установив в полной мере законность в стране.

Единственное наказание, на которое комиссия могла решиться в отношении Рота, это - публичная порка с последующей высылкой из страны. Но разве можно было делать из него мученика и высылать туда, откуда он мог причинять наибольший вред, в Варшаву? Фридриху Вильгельму не оставалось ничего другого, как держать его в заключении без вынесения приговора.

8 ноября представители городской буржуазии были созваны в замок. Во внутреннем дворике замка в полной боевой готовности находились 3000 солдат; пушки недавно выстроенного форта были направлены на район Кнейпхоф. Тайный советник Фридрих фон Йена, прежде бывший профессором общественно-политических наук в университете Франкфурта на Одере, выступил перед изрядно перепуганными собравшимися и пообещал им в случае их примерного поведения в будущем "отеческую заботу" курфюрста. Никакой другой заботы, кроме признания их древних сословных привилегий, подтвержденных грамотами, горожанам было не нужно; об открытом восстании не было и речи. Тем не менее, прошло целых полгода прежде, чем они выторговали себе новую конституцию страны. 1 мая 1663 года она была готова. Сословия не требовали согласия на полную независимость и довольствовались лишь гарантиями того, что курфюрст может взимать только те налоги, которые будут ими утверждены, и проводить лишь те военные мероприятия, на которые они дадут свое согласие. Тем не менее, приносить присягу они были согласны лишь при том условии, что польские комиссары освободят их от ленной обязанности королю Польши. Было также особо оговорено, что в случае вымирания Бранденбургской ветви рода Гогенцоллеров герцогство снова отходит к Польше. Прибытия комиссаров из Польши пришлось ждать до середины октября. Тогда то в Кенигсбергском замке и состоялось принесение наследственной присяги на верность.

Когда в полдень 18 октября 1663 г. прозвучали колокола, Фридрих Вильгельм поднялся на покрытую ярко-красным сукном трибуну (Theatrum), воздвигнутую вдоль длинной стороны замка и воссел на оббитый красным бархатом трон. Четыре обер-рата (высших чиновника) Пруссии внесли знаки герцогского достоинства: герцогскую шапку, меч, скипетр и маршальский жезл. Оба комиссара польского короля сидели рядом с курфюрстом. Во дворе стояли представители прусского дворянства, уполномоченные от городов, их ремесленных гильдий и корпораций, все собственники земельных наделов, а также все те, кто находился на жаловании у курфюрста. Когда курфюрст занял свое место, слово взял канцлер. Он коротко отметил значение этого дня. Затем один из секретарей зачитал текст присяги, которой все присутствующие обязались "никаким способом, какой только может выдумать человек" не позволять вредить своему новому законному и непосредственному верховному властелину. После этого польские посланники освободили их от прежней присяги польскому королю, а краковский канонник взял с них "условную присягу" королю Польши на тот случай, если род Бранденбургских Гогенцоллеров прекратится.

На этом праздничная церемония закончилась. Ждущий у ворот "простой народ" был допущен теперь во двор замка, чтобы поучаствовать в потасовке за золотые и серебряные памятные монеты, которые щедро разбрасывал камергер, и напиться вином, льющимся из большого орла. Представители сословий угощались за двадцатью столами в праздничных залах замка.