| На страницу А. Силонова | На страницу Ф. Силонова | Предыдущий | Следующий |
| На страницу А. Силонова | На страницу Ф. Силонова | Предыдущий | Следующий |
Хотя Фридрих Вильгельм начал готовиться к войне еще в марте 1672 г. пополнил постоянную армию новобранцами и перебросил ее полки из Пруссии и Бранденбурга в свои западные земли, но неожиданно быстрое и победоносное наступление Франции в июне с самого начала поставило его в очень трудное положение. Правда, кайзер пошел навстречу его призывам и послал на соединение с ним армию во главе со знаменитым победителем турок графом Монтекукколи. Но до города Хальберштадт, где произошла эта встреча, 16-тысячный корпус австрийской армии добрался лишь к сентябрю.
Соединение этих сил с нидерландской армией, командующим которой был назначен между тем Вильгельм III Оранский, можно было рассматривать лишь в далекой перспективе. Нидерланды смогли приостановить наступление французов, кельнцев и мюнстерцев, лишь открыв на широком фронте шлюзы и прорвав плотины. Оставшиеся у них прибрежные районы с наиболее важными для них портами они защищали теперь как морские крепости. Ян де Витт уже в начале августа оставил пост великого пенсионария ввиду недостаточности мер по организации обороны, за которые он нес главную ответственность. Всеобщий ужас по поводу столь глубокого проникновения в страну врага не оставил ему иного выбора.
Обычно трезвые и уравновешенные голландцы не могли объяснить столь постыдной беспомощности своих вооруженных сил ничем иным, как предательством в их руководстве. Не успело еще начаться назначенное расследование деятельности Яна де Витта, как он и его брат Корнелиус были растерзаны разъяренными жителями Гааги. Теперь приверженцы Оранской партии получили полную власть во всех уголках страны. Никто не мог более оспаривать у Вильгельма III должностей и титула, которых когда-то лишил его Ян де Витт. Как наследный штатгальтер всех семи провинций и генерал-капитан вооруженных сил он обрел решающее влияние на политику Генеральных Штатов. В персоне этого своего племянника Фридрих Вильгельм обрел надежного партнера, чье искусство дипломата, упорство и ум обеспечили ему решающее влияние и на всю европейскую политику.
Однако это было единственным светлым пятном на фоне политических и военных событий ближайших недель и месяцев. С самого начала военных приготовлений оберпрезидент Шверин писал своему господину, имея в виду состояние финансов: "у меня волосы на голове дыбом встают!" Казна кайзера также была опустошена. К тому же в Венгрии ему угрожали новые нападения турок. Защита имперских территорий от угрозы французской агрессии, провозглашенная целью союза становилась очень проблематичной вследствие образования Людовиком XIV контр-союза с рядом немецких князей. Фридрих Вильгельм в своем ответном письме Шверину мог только уповать на Господа Бога. Единственным его соратником проявил себя лишь рейхсграф фон Вальдек, примкнувший к бранденбургской армии с полком солдат, завербованным им самим.
На первых переговорах с Вильгельмом Оранским Фридрих Вильгельм заверил его в том, что бранденбургские части совершат марш через Вестфалию и окажут нидерландцам непосредственную помощь. Главные свои силы курфюрст хотел вести вместе с имперской армией к Бонну, чтобы воспрепятствовать наступлению французов на этом участке. Затем должно было произойти соединение с армией Вильгельма III. Однако тайное соглашение между Австрией и Францией, в соответствии с которым армия кайзера вступила в войну официально, лишь бы соблюсти приличия, -- сделало все эти договоренности совершенно невыполнимыми.
В сентябре Монтекукколи предложил двинуться вместо Бонна к Кобленцу, т.е. не через Вестфалию, а южнее, -- через Гессен, встретить противника там, а уже потом пойти на соединение с нидерландской армией. Тогда курфюрст еще не догадывался о предательской игре австрийцев и послал одного из своих полковников к Оранскому познакомить того с изменениями плана.
Уже в самом начале пути союзников из Вестфалии к Рейну произошел инцидент, характеризующий военную дисциплину того времени: когда князь Ангальтский был назначен главнокомандующим 12-тысячной бранденбургской армией (почти сплошь кавалеристами), генерал-фельдмаршал Деффлингер почувствовал себя настолько "больным", что удалился в свое имение Гусов, расположенное на берегу Одера под Зееловом. Фридрих Вильгельм, хотя и остался при своих главных силах (часть войска он оставил в Вестфалии для защиты тамошних крепостей), однако одолевшая его вследствие устойчивой непогоды подагра помешала ему принять командование на себя.
Дороги через долину Лейны к Верре, Фульде и Лану сильно развезло из-за дождей, не прекращавшихся в течение нескольких недель. Это еще более замедлило и без того затягиваемый австрийцами поход. Повсюду гессенские крестьяне прятались от солдат в горах, забирая с собой весь скот и запасы продовольствия. Раздобыть провиант для солдат через местных чиновников было также весьма затруднительно. Начавшиеся грабежи и мародерство подрывали моральный дух армии. Оберпрезидент Шверин по-прежнему считал переговоры с Францией наилучшим средством покончить с этой абсолютно безнадежной авантюрой. Это не способствовало подъему духа у больного курфюрста.
Преклонение перед огромным воинским опытом Монтекукколи, который, помимо прочего прославился и как военный писатель, слишком долго удерживало курфюрста от столь желанного сражения с французской армией, которой командовал не менее прославленный маршал виконт де Тюренн. Этот гениальный полководец, как и Фридрих Вильгельм, находившийся в родстве с семейством Оранских, обучался военному ремеслу в Нидерландах, у князя Фридриха Генриха. Интересно и то, что он лишь в 1668 г. перешел из кальвинизма в католичество.
Тюренну не составило особого труда путем искусного и быстрого маневрирования использовать ложное положение Монтекукколи (о котором ему было известно больше, чем Фридриху Вильгельму) для обеспечения себе стратегического преимущества. Неделями союзники тщетно пытались переправиться через Рейн в землях Трира и Майнца, не получая на то разрешения тамошних курфюрстов. В результате время шло, а они бестолково сновали взад и вперед вдоль Рейна, вызывая насмешки современников. Раздосадованный вконец Вильгельм III спрашивал, почему они собственно не перебрались через Рейн в Вестфалии; ведь Тюренн вовсе не мешал этому. Нидерланды уже давно ждут обещанной помощи; страна понесла тяжелый урон вследствие затопления значительной части своей территории и не может тратить деньги лишь на то, чтобы перетащить бранденбургскую армию через Рейн; ведь сейчас снова настал самый подходящий момент взять французов в клещи, нужно только, чтобы армия курфюрста безотлагательно направилась к Бонну.
Когда Фридрих Вильгельм предложил этот стопроцентно реалистичный план Монтекукколи, тот не смог ничего возразить против него. Для видимости он согласился, но продолжал тянуть время под предлогом необходимости построить мост. Наконец, курфюрст окончательно потерял терпение. Похоже, он начал понимать эту надувательскую тактику проволочек. Раз переправа на левый берег Рейна кажется австрийцу слишком опасной, -- предложил он, -- следует немедленно двинуться в Вестфалию по правому берегу и там навязать французам сражение, хотя бы и ценой разорения страны.
На этот раз австрийский полководец не выразил никаких сомнений. Незадолго до Рождества был форсирован Майн, и союзная армия двинулась в северном направлении. Однако дела со снабжением в Гессене обстояли еще хуже, чем раньше. К тому же начались болезни; солдаты стали массами дезертировать. С растущим отчаянием Монтекукколи наблюдал, как падает его воинская репутация. Гнев и сожаления о столь долгих колебаниях терзали курфюрста. Когда оставшиеся союзные войска достигли наконец Билефельда в Вестфалии, им понадобился целый месяц на восстановления сил. Когда двинулись наконец на запад, численность их не превышала 14 000 человек. Тюренн выступил им навстречу, сам перебравшись через Рейн. У Зоста, в графстве Марк, бранденбуржцы наткнулись на французский авангард; казалось, вот-вот начнется желанное сражение.
Лютым морозным воскресеньем 5 февраля Фридрих Вильгельм выстроил свои полки в боевом порядке и с целью поднятия духа объехал их по всему фронту. Теперь-то французы заплатят за все унижения! Однако мерзнущие солдаты не видели перед собой противника. Тюренн разместил свою армию за древним крепостным валом, у которого по преданию должна произойти последняя великая битва перед концом света. В народе этот вал получил название "Вала у березы". Здесь французы поджидали своих противников, тогда как те ждали их у Зоста. Однако и австрийцы и бранденбуржцы посчитали невозможной атаку по обледенелому скользкому полю. Тюренн тем временем успел подтянуть подкрепления и смог не только сменить уставших обороняющихся свежими солдатами, но и обеспечить себе численное превосходство. Возможность добиться решающего сражения буквально ускользнула от Фридриха Вильгельма по покрытому ледяной коркой полю в окрестностях Зоста.
Заболевший Монтекукколи передал командование австрийской армией своему заместителю, а тот был в еще меньшей степени склонен к рискованным действиям. Таким образом бранденбуржцам не оставалось ничего другого, как подыскивать себе зимние квартиры в княжестве Хальберштадт. Австрийцы после тщетных попыток устроиться на зиму рядом с ними были вынуждены удалиться в Богемию. О повторном совместном выступлении против маршала Тюренна, который тем временем оккупировал Клеве и Марк, нечего было и думать.
То, что он оказался в тупике как в политическом, так и в военном отношении, Фридриху Вильгельму стало ясно еще до катастрофы под Зостом. В декабре к тому же прекратились нидерландские субсидии, и он задолжал жалование завербованным на эту кампанию солдатам, Перемирие было нужно ему позарез. К счастью для него, почву для замирения с Францией вот уже несколько месяцев как готовили заинтересованные в том шведские дипломаты. В январе 1673 г. наметились контуры условий перемирия.
Естественно, ему хотелось, чтобы в мирный договор были включены и Нидерланды, но уже к концу февраля он был готов заключить мир сепаратно. Военное положение его было безнадежно. Тюренн мог в любую минуту продвинуться дальше на восток. Уже занятые им районы Клеве и Марка Людовик XIV мог и "подарить" своим германским союзникам в том случае, если те в ходе предстоящих мирных переговорах с Нидерландами сочтут свои услуги недостаточно вознагражденными. Учитывая такую возможность, курфюрст все больше убеждал себя в том, что сепаратный мир с Францией является для него актом самосохранения, за который его никто не сможет упрекнуть.
В собственноручно составленном меморандуме от 17 марта он писал: "От моей погибели не выиграет никто". Эту мотивировку он столь же настойчиво подчеркивал и в последующие два месяца на заседаниях своего Тайного Совета. Шверин при этом все больше убеждался в правоте своих предостережений и призывал к политике уравновешивающих компромиссов, в особенности, ввиду серьезных финансовых проблем. Другие советники, напротив, настойчиво предостерегали от заключения перемирия и, тем более против сепаратного мира с Францией, считая, что это лишь разожжет ее аппетит и поощрит к новым посягательствам на имперские земли. Эти предостережения имели под собой достаточно веские основания. Но в тот момент Фридрих Вильгельм был убежден, что если кайзер не объявит Франции войну (а этого по-прежнему не происходило, несмотря на вторжение Тюренна в Вестфалию), то сам он долго противостоять ей не сможет. Тем временем следов радикального изменения австрийской политики -- политики максимально возможной сдержанности по отношению к Франции -- бранденбургские посланники в Вене не могли уловить вплоть до апреля 1673 г.
Под впечатлением слухов о том, что курфюрст Бранденбурга уже ведет тайные переговоры с Францией, Генеральные Штаты в декабре решили возобновить свои субсидии ему, однако это ни в коей мере не устранило его финансовых затруднений. Перечисляя в мартовском меморандуме 1673 г. аргументы в пользу заключения сепаратного мира, он писал: "Поскольку субсидий из Нидерландов недостаточно и я ничего не могу выжать из моих лучших земель, то я должен заранее знать, каких сумм я смогу ожидать ежемесячно от Испании, и где должна производиться из выплата. Мне необходима также уверенность в том, сможет ли Испания решиться [объявить войну]; как в этом случае будут действовать Дания и Брауншвейг-Люнебургский дом, так как без них я не вижу, как можно продолжать войну, и как я могу быть о том заранее оповещен и в том заверен, чтобы я смог решиться и чтобы потом мне не пришлось мое решение менять, если этого не произойдет. Речь идет также о том, что для меня в высшей степени желательно не отделяться от Вашего Императорского величества и всего рейха, но с Вами до конца дней моих тесную и неразрывную связь иметь".
Кайзер тем временем, казалось, был готов бросить его на произвол судьбы, отделываясь от него дешевыми призывами держаться до конца. О перемене курса в Вене, где в конце апреля среди советников кайзера взяла наконец верх "военная партия", Фридрих Вильгельм узнал лишь после того, как пришел к твердому решению заключить сепаратный мир с Францией. Он использовал хорошие отношения со "своим" кандидатом на польский трон пфальцграфом Нойбургским и через вице-канцлера последнего начал в Париже мирные переговоры. Уже к 10 апреля договор был готов.
В том, что Тюренн не форсировал Везер и не стал дальше преследовать бранденбуржцев, была немалая заслуга шведских дипломатов, хлопотавших о созыве всеобщей мирной конференции. Такая конференция и в самом деле началась в Кельне в мае месяце, однако в ней с самого начала не намечалось особого прогресса. Вследствие решительного вступления Австрии в войну, Нидерланды стали для Франции второстепенным театром военных действий. Все партнеры по переговорам старались извлечь из продолжения войны свою выгоду и как-то усилить свои позиции. Только курфюрст Бранденбургский себя среди них не числил. Королю Людовику удалось полностью нейтрализовать "мсье де Бранденбурга", как он насмешливо называл Фридриха Вильгельма. Жалкий финал его столь самоуверенно звучавших фанфар, призывающих к войне на стороне братьев по вере, несомненно угнетал его больше, чем он хотел в том сознаться. В том, что Нидерланды получили возможность перевести дух и с большей уверенностью ожидать заключения мира с Францией, европейская общественность не видела никакой его заслуги. Хотя, возможно, казавшиеся бестолковыми марши его армии, так и не вступившей в сражение, оттянули на себя и связали значительные силы французов.
Тем не менее Людовик постарался облегчить его положение, пойдя на ряд послаблений: уже в предварительном тексте мирного договора Франция изъявила готовность вернуть Бранденбургу все районы, оккупированные Тюренном. До этого Клеве уже предлагалось пфальцграфу Нойбургскому в качестве награды за переход на сторону Франции, но тот отклонил эту подачку. Минден и Равенсбург были заняты войсками епископа Мюнстерского, что особенно бесило беспомощного курфюрста. Французские мирные предложения обещали теперь безопасность. На тайном совете Шверин и ставший с 1669 г. главным военным комиссаром Мейндерс настаивали на немедленной ратификации договора. Канштейн мрачно предрекал, что такое предательство по отношению к Нидерландам станет шагом к полному подчинении Германии Франции и поощрит последнюю на новые захваты. Тем не менее Фридрих Вильгельм считал, что достаточно дорого заплатил за следование идеальным нормам имперского поведения и был тверд в своей решимости заботиться лишь о собственных интересах. Мейндерс вместе с посредником из пфальцграфства Нойбургского отправился в Бельгию, где находилась ставка французского командования. Он должен был передать французам уже ратифицированный курфюрстом договор, однако лишь после того, как выторгует новые уступки.
Вот тут-то Бранденбуржцу и открыли глаза на коварный сговор кайзера с Францией от 1 ноября 1671 г. о тайном нейтралитете и о том, что имперские войска имели тогда приказ не атаковать армию Тюренна на левобережье Рейна. Тем не менее Мейндерс попытался (впрочем, без особого успеха) согласно полученным ранее указаниям учесть в договоре интересы кайзера. В окончательном тексте договора, подписанном в Фоссеме (под Брюсселем), Франция обязывалась при заключении мира с Нидерландами поддержать требования Бранденбурга о выплате ему нидерландских субсидий и даже оказать ему денежную помощь, которая более, чем компенсирует возможный ущерб.
Полученные Бранденбургом выгоды были весьма существенны. Более того, благодаря временной оккупации французами части территории Клеве, ему удалось вернуть себе ряд тамошних крепостей, которые со времен Тридцатилетней войны находились в руках голландцев в качестве залога за невыплаченные Бранденбургом долги. Однако Фридрих Вильгельм не был в состоянии в полной мере порадоваться этим преимуществам. Хотя он при подписании Фоссемского договора и сохранил за собой право снова взяться за оружие в случае нападения Франции на империю, он чувствовал себя униженным. Его претенциозная попытка выступить в качестве "третьей силы", способной сохранить равновесие между Австрией и Францией потерпела крах.
Даже для статуса вооруженного нейтралитета, которого он столь проблематичным образом добился, его финансовые возможности были явно недостаточны, даже с учетом французских субсидий. Несмотря на это, он был не готов на существенное сокращение вооруженных сил, поскольку надеялся в скором времени получить возможность снова сражаться на стороне своих прежних союзников. Когда же обещанная французами денежная помощь застопорилась, поскольку Франция также испытывала финансовые затруднения, он писал своему доверенному Шверину: "Я даже рад этому. Раз они не соблюдают своих обещаний, то и я не обязан выполнять мои."
В июле 1673 г. в Берлине появился французский посланник, уже знакомый с тамошними обычаями и потому снабженный крупной суммой денег для взяток (в том числе и курфюрстине Доротее, которая не стеснялась проявлять к ним интерес). Такими средствами он хотел создать благоприятную атмосферу для близкого, как никогда, французско-бранденбургского военного союза. Однако сам Фридрих Вильгельм был ни в коей мере не готов к такого рода соглашениям. Он уже давно сожалел о подписании Фоссемского договора и, как сообщалось, узнав в июле о выступлении имперских войск против Франции, воскликнул: "Ах! почему это решение не было принято раньше!" -- Нидерландского посла он заверил в том, что если начавшиеся в Кельне переговоры не приведут ко всеобщему миру, он при малейших шансах на успех, немедленно выступит на стороне Генеральных Штатов.
Он пытался убедить других, да и самого себя в том, что столь выгодный для него Фоссемский сепаратный мир он заключил именно в интересах всеобщего мира. Вскоре однако он был вынужден признать, что его выход из войны лишь усилил позиции Франции. Если Людовик XIV плохо использовал это преимущество и в июле направил свои войска в курфюршество Трир, заставив кайзера ради интересов империи вступить в союз с Нидерландами, Испанией и изгнанным французами герцогом Лотарингским, то это, конечно же, не было заслугой Фридриха Вильгельма. Однако время работало на него.
То, что международная обстановка меняется в его пользу, Фридрих Вильгельм поначалу не осознавал. Подозрительный и озлобленный, он, по-видимому, мог в беседах со Шверином и Мейндерсом сравнивать могущество и авторитет Людовика XIV с положением в Священной Римской Империи Германской Нации и в доме Габсбургов. Юный кайзер Леопольд не имел сыновей; бездетному и болезненному королю Карлу II Испанскому тоже никто не мог предсказать долгой жизни. Французский королевский дом, напротив, процветал и был готов выступить в качестве наследника Габсбургов и поглотить рейх, создав единую франко-католическую универсальную монархию. Очевидно, такой евангелистский по убеждению князь, как Фридрих Вильгельм мог лишь попытаться стать "последним блюдом" этого ненасытного чудовища.
Когда осенью 1672 г. бранденбургские и имперские войска выступили в защиту Нидерландов, бывший в то время секретарем курфюрста Пауль Фукс опубликовал брошюру с обоснованием этого "смелого выступления", привлекшую широкое внимание в Европе. Фукс принадлежал к тем близким сотрудникам Фридриха Вильгельма, которые учились в Нидерландах. В своей пропагандистской брошюре он сослался на Одиссею Гомера и аргументировал действия курфюрста тем, что Бранденбург подобно Одиссею не хочет разделить участь, которую тому уготовил людоед циклоп Полифем (он в виде милости пообещал съесть Одиссея последним). "Милость Полифема" курфюрст цитировал часто и охотно, поскольку верил, что его поведение по отношению к Франции должно быть оправдано.
Однако общественное мнение Европы усматривало в крутых поворотах политики Курфюрста лишь то, что он всегда дает своим союзникам обещания, которые не может, а может быть, и не собирается выполнять. О его союзе с Генеральными Штатами в 1672 г. автор одного из памфлетов вложил ему в уста такие слова: "Кто окажется в выигрыше, того я и поддержу."
Даже юный философ и универсальный ученый Лейбниц, который, находясь в то время на службе у курфюрста Майнцского, написал знаменитую записку о том, как сохранить империю в безопасности, считал, что Фридрих Вильгельм всегда заключает союз с тем, кто больше заплатит. После Фоссемского сепаратного мира в Европе заговорили о "лихорадке" курфюрста.
Подобно тому, как у больного малярией периодически скачет температура, -- считали многие, -- Бранденбуржец постоянно меняет свой внешнеполитический курс, находясь на содержании у Франции. Для такого политико-медицинского диагноза были основания и в дальнейшем, но они касались не только его. То, что в международной политике иногда приходится менять союзников, не вызывало возражений. В особенности это касалось германских территориальных княжеств, которые в соответствии с постановлением рейхстага 1653 г. могли иметь свою собственную армию, которую, тем не менее, были не в состоянии финансировать. Ради обеспечения интересов Франции ее деньги щедрым потоком текли в Баварию, Саксонию, Ганновер, в столицу Кельнского курфюршества Бонн и в Мюнстер (это лишь наиболее известные примеры), и никакой шумихи по этому поводу не возникало. Правда, названные "пенсионеры" Людовика XIV давно уже не вовлекались в многочисленные конфликты Западной, Северной и Восточной Европы столь глубоко, как Бранденбург, чьи "земли" граничили на востоке с Мемелем, а на западе с Маасом.
То, что его причислили теперь именно к этим "пенсионерам", особенно глубоко задевало Фридриха Вильгельма. Страстно мечтал он о том времени, когда его снова будут воспринимать всерьез как в политическом, так и в военном отношении. Однако Вильгельм Оранский и кайзер все еще считали, что смогут обойтись и без столь непостоянного союзника. В сентябре 1673 г. Австрия, заключив предварительно союз с Генеральными Штатами, Испанией и герцогом Лотарингским, объявила, наконец, Франции войну. Снова ярко заблистала полководческая слава Монтекукколи. Тюренн был вынужден убраться за Рейн, а не менее знаменитый маршал принц де Конде (родственник Людовика) был изгнан из Нидерландов Вильгельмом III.
Это однако не повлияло на ход мирных переговоров в Кельне. Там князь Вильгельм фон Фюрстенберг по-прежнему действовал в интересах Франции. Его главный противник при дворе кайзера, барон Лизола, страстно ненавидел его и называл не иначе, как "чумной язвой на теле империи". После того, как французские войска покинули Кельнское курфюршество, произошло нечто неслыханное: возвращаясь от своей любовницы, Фюрстенберг (а он был лицом духовным) подвергся нападению имперских гусар, захвачен ими и переправлен в Бонн, а затем в Вену.
Мирные переговоры зашли в тупик. Франция требовала освобождения своего посланника. Кайзер отклонил это требование, заявив, что никогда не признавал Фюрстенберга французским посланником. После этого французы покинули Кельн и переговоры были сорваны. Лизола достиг своей цели. Курфюрст Кельнский и епископ Мюнстерский перешли на сторону кайзера. Герцоги Вельфской династии из Целле, Вольфенбюттеля и Оснарбрюкка также присоединились к его партии, и лишь ставшие католиками Вельфы Ганновера остались в союзе с Францией. Англия примирилась с Нидерландами и заключила с ними соглашение. Теперь перспектива всеобщего мира была как никогда далека. Когда же французские войска, мародерствуя, вторглись в Курфюршество Пфальц, антифранцузский настрой на рейхстаге в Регенсбурге усилился настолько, что 24 мая Франции была объявлена общеимперская война.
Теперь Людовик XIV естественно был особенно заинтересован в привлечении на свою сторону Бранденбург вместе со Швецией и Ганновером. Однако с объявлением имперской войны Фридрих Вильгельм почувствовал себя свободным от выполнения Фоссемских обязательств. Когда после продолжительной торговли ему были обещаны достаточные субсидии от кайзера и Генеральных Штатов, он 1 июля 1674 г. вступил в антифранцузский союз. Он еще не знал, что ему предстоит пережить самые горькие месяцы его жизни.
Уже в течение долгих месяцев до возобновления союза с кайзером и Нидерландами, к которому присоединились Испания и Дания, политические и в еще большей степени финансовые затруднения настолько измотали Фридриха Вильгельма, что он заболел и неделями бывал прикован к постели. Тогда, наряду с приступами подагры у него впервые обнаружились камни в почках, которые мучили его всю оставшуюся жизнь. В конце мая французский посланник докладывал своему королю, что курфюрст очень плохо выглядит и производит прямо таки жалкое впечатление.
В 1673 г. не проведя и четырех лет на троне, скончался король Польши Михаил. В мае 1674 г. был избран новый король полководец (Kronfeldherr) Ян Собеский. Фридрих Вильгельм, который ранее выдвигал кандидатуру своего сына, курпринца Фридриха, сумел скрыть это от нового короля, дабы не испортить с ним отношения. Ян Собеский, который был женат на француженке, считался сторонником Франции. Поскольку шведская политика находилась под сильным влиянием Франции, Курфюрст должен был заранее обезопасить себя от нападения и со стороны этого соседа.
Тесная связь с кайзером, Испанией и Нидерландами, казалось в достаточной степени обеспечивала его безопасность. Правда, столь необходимая ему денежная помощь была очень скудной. В пакте о взаимопомощи по настоянию Фридриха Вильгельма была сделана оговорка, согласно которой каждый партнер имел право самостоятельно заключить мирный договор, если это будет не во вред союзникам и если они будут заранее об этом проинформированы. У кайзера, да и у Нидерландов это усилило подозрение в том, что Бранденбуржец не считает этот союз долговечным.
Когда Людовик XIV убедился в том, что Бранденбург всерьез вооружается против него, он предусмотрительно оказал давление на зависимую от его финансовой поддержки Швецию, прекратив ей свою денежную помощь. Тем самым он стремился добиться того, чтобы шведские солдаты, находясь у него на жаловании, были использованы в интересах Франции. Между Швецией и Бранденбургом существовал пакт о ненападении, который едва ли согласовался с такими планами Людовика. Кроме того, Фридрих Вильгельм надеялся, что датские и брауншвейгские войска в случае необходимости будут держать Швецию под угрозой до тех пор, пока имперская война против Франции не закончится победой в результате быстрых ударов союзников.
Командующим бранденбургскими войсками, сосредоточенными у Хальберштадта, был назначен любимец солдат Деффлингер. Этот старый рубака (ему исполнилось уже 68 лет) снова занял пост фельдмаршала после того, как его соперник князь Ангальтский проявил полную несостоятельность как полководец. К началу нового боевого похода кайзер предоставил этому сыну австрийского крестьянина титул имперского барона. Тем временем Деффлингер превосходно вымуштровал солдат, сумел поднять их боевой дух на небывалую высоту и вдохновить на борьбу против Франции. Настроение солдат, в отличие от прошлого года, когда "они рвались к родному дому, как если бы из дымовых труб соседей потянуло запахом жареной колбасы и сосисок", было боевым.
Вместо обусловленных договором 16 тысяч солдат, Фридрих Вильгельм набрал как минимум 18 000 и продолжал вербовку новых рекрутов. Верховное командование он принял на себя. Кайзер Леопольд даже подчинил ему формально своего нового полководца, герцога Бурновиля. Тем не менее, по старому обычаю все решения по проведению военных операций принимались большинством голосов в военном совете. Насколько этот тяжелый на подъем консилиум будет согласен на быстрые и рискованные атаки в духе Фридриха Вильгельма и Деффлингера, было с самого начала весьма сомнительно.
Все же поначалу поход проходил вполне успешно. Свободный имперский город Страсбург открыл войскам кайзера свои мосты через Рейн. Правда, присоединение к ним бранденбургской армии произошло лишь в середине октября, но поскольку силы союзников насчитывали теперь около 50 тысяч человек, были все основания надеяться на то, что численно более слабая армия французов будет вытеснена из Эльзаса до начала зимы.
Там, где главная дорога из Страсбурга на запад пролегает у подножия Вогез, Тюренн расположил свой укрепленный лагерь у города Марленхейм. Фридрих Вильгельм и Деффлингер бурно настаивали на необходимости немедленной атаки, но еще на подходе Бурновиль начал тормозить продвижение. Потерявший к нему доверие курфюрст решил атакой с выбранной благоприятной позиции поставить австрийцев перед свершившимся фактом и таким образом увлечь за собой остальных союзников.
Деффлингер приказал завладеть холмом, расположенным перед укреплениями, за которыми изготовились к обороне французы. Отсюда их позиции можно было подвергнуть артиллерийскому обстрелу. На следующее утро французы оказались вынужденными предпринять попытку штурма этого холма, которому они раньше не придавали значения. При этом они были обречены понести огромные потери и в результате проиграть битву. Однако незадолго до атаки перед курфюрстом появился герцог Голштейн-Пленский, командующий войсками Брауншвейга, и потребовал, чтобы бранденбуржцы оставили эту высоту, поскольку военный совет не одобрил их действия. Тем самым был безвозврано утерян верный шанс на победу. Дальнейшие колебания Бурновиля позволили Тюренну ночью отступить и занять более благоприятную позицию. Снова и снова решающее наступление откладывалось до тех пор, пока, наконец, французские войска смогли покинуть Эльзас, да так, что союзники не могли понять куда они подевались. (wo es geblieben sei)
Вопреки желанию курфюрста продолжать войну, в ноябре союзники расположились на зимних квартирах в Верхнем Эльзасе. Поскольку многие из пребывавших там 36 тысяч солдат были вынуждены покупать себе провиант, а запасов в магазинах было далеко недостаточно, вскоре возникли серьезные трудности со снабжением. Начались грабежи, а затем дело усугубилось эпидемиями. Однако в то время, как военное руководство австрийцев проявило полную бесхозяйственность, бранденбургский генеральный военный комиссар Мейндерс и в этих условиях обеспечил своим войскам относительно упорядоченные условия.
На марше к зимним квартирам Фридрих Вильгельм понес исключительно тяжелую утрату: курпринц Карл Эмиль, который, как и курфюрстина Доротея, сопровождал его в походе и уже проявил незаурядную одаренность в военном ремесле, умер в декабре после непродолжительной болезни в Страсбурге. Столь ранняя кончина любимого сына оставалась незаживающей раной Фридриха Вильгельма до конца его дней.
Несколько дней спустя в Вене умирает его важнейший единомышленник при дворе кайзера -- барон Лизола, незадолго до того назначенный вице-канцлером империи. Он с нарастающим раздражением воспринимал вести, поступавшие из Эльзаса и пытался выхлопотать для Бранденбуржца не только формальное но и действительное верховное командование. Но кайзер и его советники решительно предпочли полупоражение Бурновиля блестящей победе пугающего своими "амбициями" курфюрста. Так в известной мере был с самого начала предопределен плачевный итог дальнейшего похода.
Тем временем Тюренн со своим войском обогнул Вогезы и неожиданно вторгся в Эльзас с юга. Это встревожило союзников и заставило их покинуть зимние квартиры. Между Кольмаром и Тюркхеймом они приготовились к сражению, которое Бурновиль опять хотел провести, обороняясь, так силы союзников не превышали 20 000 человек. Показавший свое превосходство как полководца французский маршал направил свой главный удар на совершенно деморализованных австрийцев, и тем не удалось удержать Тюркхейм. Когда Фридрих Вильгельм пришел им на помощь, было уже поздно и общее поражение союзной армии было предрешено. Правда, при этом бранденбургские солдаты не уронили своей славы, да и личное мужество курфюрста получило еще одно подтверждение. Однако, поскольку силы союзников формально были подчинены ему как командующему, ему и пришлось нести ответственность за ставший неизбежным провал всей кампании.
13 января 1675 г. последние немецкие части поспешно, как при бегстве, переправились по Стасбургскому мосту через Рейн. Солдаты пали духом, голодали и ставили это в вину командованию. Никогда еще звезда курфюрста не закатывалась столь низко, как теперь. Во время унизительного отступления на правый берег Рейна он получил известие, которое должно было переполнить чашу его страданий: шведы под предлогом необходимости занять зимние квартиры вторглись в Бранденбургскую марку и ведут себя там как настоящие враги, хотя и без объявления войны.
Было очевидно, что Франция таким образом вынуждает (хоть и не прямо) Фридриха Вильгельма снова покинуть своих союзников. Не требуется большого воображения, чтобы представить себе, какая роль ему отводилась в листовках ("Fliegende Blattern") весной 1675 г., какими насмешками и издевательствами осыпали его многочисленные враги.
Первейшей его задачей теперь было предоставить своим истощенным и удрученным солдатам достаточно продолжительное время для отдыха и восстановления сил. В окрестностях Швайнфурта бранденбуржцы стали на зимние квартиры. Они все еще насчитывали около 15 000 человек и представляли наиболее дисциплинированную часть союзного войска. Этому относительно хорошему состоянию своей армии Фридрих Вильгельм был так рад, что даровал Деффлингеру, главную заслугу которого в этом он отлично понимал, 10 000 талеров. Где и как он сумел раздобыть эту сумму при хроническом пустовании бранденбургской казны, остается загадкой.
Из Швайнфурта не унывающий, несмотря ни на что, курфюрст начал проведение ряда целеустремленных мероприятий, суть которых он наиболее четко выразил в своем письме Шверину: "Поэтому я буду с Божьей помощью стремиться, пока я жив, к реваншу и не остановлюсь до тех пор, пока не избавлюсь от этого соседства во чтобы то ни стало". Его целью было использовать создавшиеся условия для того, чтобы навсегда отобрать у шведов Померанию со Штеттином. Он долго, слишком долго не допускал возможности того, что на пути к этой цели стоят не только шведы.
Издержки такого направления мысли должны были оплачивать притесняемые шведами жители марки. Хотя курфюрст и оповестил всю страну о том, что он незамедлительно вернется со своим закаленными в боях войсками, но за первые месяцы 1675 г. дело ограничилось усилением гарнизонов укрепленных городов. В остальном ответственность за организацию "самообороны" возлагалась на штатгальтера. Фридрих Вильгельм совершенно нереалистично требовал от своих мэркеров (жителей Бранденбургской марки) "как дворян, так и недворян" уничтожать захватчиков, ломать им горло, и "не предоставлять квартир" (не брать пленных). Тем не менее по Эльбе и в Альтмарке стали создаваться регулярные отряды крестьянских партизан, которым было под силу не допустить шведов через Эльбу.
Фридрих Вильгельм считал, что шведы не отважатся напасть на его курмарку. И действительно, юный король Швеции Карл XI и его советники поначалу собирались лишь навербовать на французские деньги солдат и разместить их в Шведской Померании как нависшую угрозу. Открытая война казалась им слишком рискованной. Но французские "контролеры" позаботились о том, чтобы завербовать больше солдат, чем могла прокормить Передняя Померания.
Кроме того, в Швеции создалось впечатление, будто имперские войска в Эльзасе наступают столь успешно, что Франция может потерпеть поражение и в этом случае им придется иметь дело с мало расположенным к миру бранденбургским курфюрстом. Поэтому им было весьма желательно как можно быстрее усадить его за стол переговоров насильно. После долгих колебаний было решено, что наилучшим способом избежать открытой войны будет "мирное расквартирование войск на соседнем участке империи".
В декабре имперский фельдмаршал Врангель получил соответствующий приказ, за которым, правда, последовало распоряжение противоположного смысла. Последующие приказы и "контрприказы" с очевидностью свидетельствовали о том, что короля и его советников снова одолевают сомнения. В конце концов в последние дни года Врангель под свою ответственность перешел со своей 20-тысячной армией бранденбургскую границу и поначалу вступил в Укермарк. Он уже задолжал своим солдатам и иначе не мог больше держать в повиновении всю эту голодную ораву.
Требования шведов к своим невольным квартиродателям сразу же вышли за пределы нормального снабжения провиантом. Врангель хотел создать магазины и приказал насильно взимать не только хлеб, но и мясо для засолки. Многие жители приграничных районов бежали, покинув свои жилища, и ни о каком упорядоченном расквартировании не могло быть и речи. Разграбление церквей и осквернение могил создало шведам дурную славу. Сообщения о "шведских зверствах", сопоставимых с теми, что имели место во время Тридцатилетней войны, дали антишведским настроениям новую пищу во всей Германии. Уже 19 июня 1675 г. одна из рукописных берлинских "газет" опубликовала следующее сообщение из Руппина:
"Многие дома полностью разграблены и разрушены, и многие граждане, которые не хотели или просто не могли откупиться деньгами, были безжалостно замучены веревками, закручиваемыми у них на голове, или другими столь же жестокими способами. А за то, что, обороняясь, крестьяне застрелили одного драгуна и ранили еще пятерых, мы должны были выплатить полковнику Вангелину 600 рейхсталеров. Когда же эти деньги были ему выплачены, самые уважаемые граждане, не имеющие к убийству никакого отношения, были закованы в кандалы... По всему пути следования их армии можно видеть страшный урон, нанесенный нашим дорогим посевам, а все дороги завалены мертвой скотиной -- лошадьми и жеребятами, быками и телятами, свиньями и поросятами, утками, курами и другими, которые были застрелены просто так, ради развлечения. Церкви разорены дотла; во многих местах шведы мочатся в оловянные чаши и снова ставят их на алтарь. Люди, попавшиеся им навстречу, подвергаются самым подлым издевательствам. Многие жены крестьян и даже священников обесчещены, а проповедник из Хаккенберга, был вынужден не только смотреть на такой спектакль, учиненный над его женой, но еще и 50 талеров выложить. А если кто из крестьян или других подданных курфюрста попадется им в лесу или в кустах, того они пристреливают как собаку; так было, например в болотах у Линума. Закапывают также людей живьем в землю по горло, в том числе и одну совсем старую женщину, которую продержали в таком позоре больше трех часов... А у некоторых живьем со спины вырезают ремни. Даже мертвых они не оставляют в покое; вытаскивают из могил и выбрасывают собакам на съедение. Такая участь, помимо прочих, постигла тело генерал-майора Тротта, погребенного в Бадинегене, а также одного ротмистра из Руппина, захороненного совсем недавно. И так произошло со многими другими, как сами господа шведы хвастают".
Во время Тридцатилетней войны общая лютеранская религия еще вызывала у части населения какие-то симпатии к шведам, поскольку "паписты" свирепствовали еще круче, но тогда все же никаких осквернений церквей и могил не происходило.
Однако, несмотря на всеобщий антишведский настрой, союзники Фридриха Вильгельма не торопились выступить с оружием в руках против шведов. они понимали, что все помыслы курфюрста направлены прежде всего на завоевание Шведской Померании и даже признавали справедливость этого стремления, но для этого он должен был по меньшей мере нанести первый удар. А что будет дальше, нужно еще посмотреть. Все же на совещании союзных представителей, где Фридрих Вильгельм присутствовал лично, признание необходимости совместной борьбы против шведов несколько окрепло. И 5 июня бранденбургская армия выступила из Франконии. За последующие 20 дней ею было пройдено более 400 км. Такую скорость на марше до сих пор показывали лишь шведы во время Тридцатилетней войны. Когда кавалерия с небольшой группой пехоты, посаженной на повозки, достигла Магдебурга (основная часть пехоты следовала за ними на расстоянии двухдневного перехода), разведчики донесли, что шведы и не подозревают о столь сенсационном маршевом темпе.
Фридрих Вильгельм использовал представившийся ему шанс для ошеломляющего нападения на центр шведской армии, растянувшейся на многие километры вдоль берега Хафеля. Шведы намеревались форсировать Эльбу у Хафельберга и соединиться с войском герцога Иоганна Фридриха Ганноверского, который, будучи союзником Франции имел виды на принадлежащие курфюрсту земли Хальберштадт и Минден. Эти бывшие епископства герцоги Вельфской династии еще со времени Вестфальского мира рассматривали как "район своих интересов". Однако мощный марш-бросок бранденбургской кавалерии, ведомой фельдмаршалом Деффлингером, отделил ганноверцев от шведов.
Благодаря дождливой и туманной погоде бранденбуржцам удалось незаметно приблизиться к Ратенаускому мосту, который состоял из двух секций, соединенных островом на реке Хафель. Курфюрст, мучимый приступом подагры, сопровождал свою армию в карете. В крестьянских подводах были подвезены несколько лодок и около 200 пехотинцев. Ночью они скрытно переправились через Хафель и затаились в засаде у городских ворот Ратенау. Сумрачным утром 25 июня фельдмаршал в сопровождении нескольких спутников подскакал к подъмному мосту под видом шведского офицера, которого преследуют бранденбуржцы, и потребовал немедленно опустить мост. Он якобы имеет важное донесение для командующего гарнизоном.
Дежурный капрал охраны моста имел твердый приказ ни в коем случае не опускать моста. Поэтому он послал одного из своих солдат к командиру расквартированного в Ратенау полка и хотел дождаться ответа. Но когда еще двое мнимых шведов подскакали к мосту и прокричали, что бранденбуржцы следуют за ними по пятам и вот-вот их догонят, и пригрозили капралу полевым судом, если он немедленно не опустит мост, тот после некоторых колебаний все же повиновался.
В тот же момент спрятанные в засаде бранденбуржцы завладели мостовым домиком, который находился на острове на середине Хафеля. Охрана второго моста, соединявшего остров с городскими воротами, подняла тревогу и открыла стрельбу, заставившую нападавших искать укрытия. Тем временем шведы начали сбрасывать бревна настила в воду, чтобы сделать мост непроходимым. К ним на помощь поспешила охрана городских ворот. Этого только и ждали бранденбургские пехотинцы затаившиеся в засаде на этом берегу Хафеля; они внезапной атакой захватили ворота и отрезали крепостной охране обратный путь. Тем пришлось сдаться.
Выброшенные в воду брусья были выловлены из медленно текущей реки, и тут с громким криком "ура!" бросилась в атаку длинная колонна драгун с другого берега. Правда, перед городскими воротами им пришлось спешиться, так как очнувшиеся ото сна шведы даже в безнадежном положении постарались не уронить своего реноме лучших солдат в мире. Они упорно защищали каждую улицу и каждый дом, но через несколько часов последние оставшиеся в живых защитники были вынуждены сдаться. Лишь теперь бранденбуржцы могли позволить себе короткий отдых. Фридрих Вильгельм устроил короткий военный совет с Деффлингером и командующим авангардом ландграфом Фридрихом Гессен-Хомбургским. Блестящий успех этого рискованного мероприятия помог ему преодолеть свою подагру; после боя верхом на коне он проинспектировал свои победоносные полки и призвал их к быстрому выступлению против главных сил шведов.
С 21 тысячью солдат совершил курфюрст свой молниеносный марш-бросок из Франконии, чтобы изгнать 20 тысяч шведов из своей страны. Но если бы шведам удалось покинуть страну до его прибытия, то, помимо сожаления о несостоявшемся реванше, курфюрст, возможно, должен был пережить и новые насмешки. Но сильный шведский корпус стянутый к Бранденбургу под командованием сводного брата фельдмаршала, Вольмара Врангеля находился уже в пути к месту соединения с главными силами шведов. Место это было выбрано у Хафельберга. Внезапный налет Деффлингера сорвал все планы шведов. Теперь Врангель отступил в направлении к Науэну, куда вела единственная надежная дорога через Хафельские болота. Между тем немногочисленные силы бранденбуржцев, с которыми князь Ангальтский должен был оборонять укрепленные города, также не сидели без дела. Они заняли два узких прохода, ведущие из Берлина на север, к Ораниенбургу и Креммену, среди топких болот. Таким образом Врангелю оставался единственный путь: по мосту через реку Рин у Фербеллина.
На военном совете Дефлингер в соответствии с тогдашними принципами ведения войны предлагал обойти врага со своей кавалерией и задержать его до тех пор, пока подоспевшая пехота из Магдебурга не позволит полностью уничтожить шведскую армию. Но курфюрст вопреки этому совету решил догнать врага и напасть на него немедленно. Шансы на успех при традиционном образе действий казались ему недостаточными. Раз он уже занес меч над врагом, тот должен теперь "оставить волосы либо перья". Такой же жаждой мести были охвачены и многие из его рыцарей, большинство из которых были коренными бранденбуржцами.
Через Науэнскую дамбу войско Врангеля прошло беспрепятственно, но оставленный позади арьергард недолго смог сдерживать бранденбургскую конницу. Ранним утром 28 июня прискакавший ландграф Гессен-Хомбургский доложил курфюрсту, что враг находится в пределах видимости. Ему, владевшему городком Нойштадт на реке Доссе, окрестности Фербеллина были хорошо знакомы. Поскольку по заранее отданному приказу мост через Рин длиною 56 метров был разрушен, кавалерийский генерал призывал к немедленной атаке на "пригвожденного" врага и своим порывом сумел увлечь курфюрста, несмотря на сомнения Деффлингера. Таким образом можно сказать, что драматическая интрига пьесы Генриха Клейста "Принц Фридрих Хомбургский" является "поэтической вольностью".
Тот, кто проезжает сегодня по автобану Берлин -- Росток место битвы, едва ли может себе представить, каких трудов стоило тогда протащить орудия через зыбучие пески и трясины. Когда Врангелю донесли о "соприкосновении" с 3-тысячным отрядом бранденбургской кавалерии южнее Линума (в 10 км. от Фербеллина), он изготовился было к обороне, но затем дважды продолжал отступление. Однако, когда он достиг деревеньки Хакенберг, то был извещен о том, что мост через Рин разрушен. Тогда он построил свои войска в боевом порядке поперек дороги, а сам поскакал к Фербеллину, чтобы лично руководить восстановлением моста.
Его действия показывают, как мало он помышлял о настоящем сражении: он отправил вперед все свои 38 орудий с тем, чтобы побыстрей переправить их через Рин. Однако, если бы он оставил бы их в заграждении, то успешная оборона против довольно авантюрной атаки бранденбургских гусар вполне позволяла продолжать планомерное отступление. От его внимания, по-видимому, ускользнуло то, что на правом фланге его армии в тумане скрывались несколько песчаных холмов. Зато Фридрих Вильгельм не только после битвы под Варшавой, но и по горькому опыту у подножия Вогез, прекрасно понимал тактическое преимущество удачного расположения артиллерии. Как только к месту были доставлены все его 13 пушек, он приказал разместить их на этих холмах и кое-как прикрыть их двумя полками драгун.
Для шведов внезапно открывшийся по ним с правого фланга огонь был ошеломляющей и весьма неприятной неожиданностью. Тем не менее, Врангель не изменил своей тактической концепции: левый фланг и центр по-прежнему перекрывали дорогу, тогда как правый фланг предпринимал одну за другой ряд атак на бранденбургские батареи. Однако здесь им противостояли не конные группы, которых они ожидали встретить, а спешившиеся драгуны, которые защищали ведущие интенсивный огонь батареи в качестве мушкетеров. Они производили по наступающим на них шведам залп и быстро отходили за линию пикениров (солдат, вооруженных длинными пиками), где перезаряжали свои мушкеты. С обоих флангов их прикрывали кавалеристы.
Однако по численности драгуны значительно уступали уверенным в своей победе подступающим шведам, которые все еще считались лучшими солдатами своего времени. Долго противостоять им драгуны были не в состоянии. Положение батарей становилось крайне опасным. Но тут курфюрст лично во главе только что прибывшего подкрепления остановил бегущих, сам повел их в контратаку и спас свою артиллерию. Даже Деффлингера, оказавшегося в самой гуще боя, пришлось отбивать от численно превосходящих сил шведов.
Вольмар Врангель ввел в бой новые полки, в том числе, знаменитый пехотный полк Дельвиг. Они снова бросились в атаку, но бранденбургские артиллеристы защищались с таким ожесточением и упорством, что от всего полка осталось в живых только 80 человек. Обе стороны потеряли многих командиров полков. Постепенно подтянулись и последние кавалерийские полки бранденбуржцев, так что в общем в сражении со стороны Бранденбурга приняли участие 6000 кавалеристов. Число шведов согласно шведской исторической литературе составляло 7000 человек, но немецкие авторы утверждают, что их было от 11 до 12 тысяч.
Однако Врангель, по-видимому, вовсе не имел намерения нанести усталым бранденбуржцам решительное поражение, введя в бой еще не задействованные главные силы. Он вел себя как осторожный предприниматель, желая сохранить большую часть своей военной машины в целости. Когда к 10 часам утра солнце окончательно развеяло туман, ожесточенно сражающиеся бранденбуржцы заметили, что центр и левый фланг шведской армии, выстроившись в образцовом порядке, начали отход. Это Врангель получил сообщение о том, что мост через Рин восстановлен. Фридриху Вильгельму не оставалось ничего другого, как преследовать отступающего по направлению к Фербеллину врага, держась от него на почтительном расстоянии. Бранденбургские гусары, горевшие желанием начать погоню, неожиданно наткнулись на орудийный огонь. При этом Фридрих Вильгельм потерял своего шталмейстера Фробена. Распространенная в литературе версия о том, что Фробен оседлал белого жеребца курфюрста, чтобы принять на себя предназначенный для того выстрел, является вымыслом, одной из легенд, которые сложились об этой странной, но тем не менее памятной для немцев битве. Нашелся даже художник, прославивший "Жертвенную смерть Фробена".
Ночью большая часть армии Врангеля сумела переправиться через кое-как восстановленный мост. Однако на следующее утро оказалось, что хваленое хладнокровие, с которым шведы в образцовом порядке покинули поле боя, -- одна лишь видимость; когда Фридрих Вильгельм после необходимого ночного отдыха приказал захватить Фербеллинский мост, тот был разрушен шведами в такой спешке, что весь шведский арьергард и часть артиллерии оказались в руках бранденбуржцев. В этот момент уже никто не сомневался в том, что одержана весьма значительная победа.
Совершенно непонятный и несправедливый разнос, который Фридрих Вильгельм устроил некоторым своим офицерам, упрекая их то в неосмотрительности, то в недостатке мужества, можно объяснить только, тем, что нервное напряжение, в котором он находился в течение долгих месяцев, все еще целыми днями требовало разрядки. Впрочем, он в день битвы писал в Берлин своему зятю штатгальтеру прямо таки с переполняющей его радостью победы: "враг выбит с поля". Его первый гнев вскоре смягчился сознанием того, что его измотанные безостановочным от самого Ратенау преследованием врага и не имеющие никакой возможности передохнуть солдаты сделали много больше, чем можно было ожидать от наемников.
Вследствие поражения под Фербеллином военный и политический престиж шведов катастрофически упал. Когда в июле уже уходящий на покой имперский генерал Врангель делал последний смотр своим войскам, он не досчитался больше половины солдат; они просто-напросто сбежали. Тем ярче засверкала слава Фридриха Вильгельма, а его антишведская пропаганда обрела в германской публицистике решающее влияние.
Как и в своем обращении в 1656 году, когда он взывал ко всем "честным немцам", так и теперь в начале 1675 года он лично принял участие в составлении вышедшей в свет брошюры "Истинные интересы Германии при современной конъюнктуре". Франция и Швеция были пригвождены к позорному столбу национального осуждения как враги Германии. Шведы, -- утверждалось в брошюре, -- эти "замечательные освободители" лишь прикрываются личиной "борцов за евангелистскую веру". Если вспомнить Тридцатилетнюю войну, то "шведы стали великой нацией исключительно кровью и потом немцев". Франция же одинаково опасна, независимо от того, "хлещет ли она империю розгами", или "расточает ей любезности".
В четырех немецких, одном латинском и одном нидерландском изданиях еще до победы под Фербеллином открыто выражалось мнение о необходимости пересмотра Вестфальского мира. Однако тогда это было лишь выражением общенационального подъема. Теперь же анонимная песня, пришедшая из Эльзаса, восхваляла "всемирно знаменитую победу великого героя из Бранденбурга", главного борца за такое освобождение:
"Едва курфюрст великий наш
В поход за мир собрался,
Тут Швед как полуночный тать
В страну нашу ворвался,
На деньги Франции наняв
И финнов и лапландцев;
Из немцев, кров у них отняв,
Он сделал голодранцев.
Он грабил церкви, гнал людей
И осквернял могилы.
И нам пришлось бы, всего верней
Терпеть, что хватит силы.
Но тут великий наш герой
Явился с силой бранной,
Себя чтоб в битве роковой
На все прославить страны."
Такие известия явились самым лучшим лекарством для больного курфюрста. Ведь он переносил тяготы военного похода лишь ценой колоссального напряжения. В день битвы он с большим трудом взобрался на лошадь, тогда как в мирные дни он едва мог преодолевать лестницу. В декабре 1675 г. один из его камергеров с удивлением отметил в своем дневнике, что его господин, вернувшись в Берлин, "впервые за последние месяцы снова без посторонней помощи и без остановок поднялся по лестнице, ведущей в замок".
С Фербеллина для Фридриха Вильгельма началась давно и страстно ожидаемая полоса успехов. Он, по-видимому, был настолько опьянен ими, что не задавался вопросом, какие плоды он в конце концов из этого извлечет.
| На страницу А. Силонова | На страницу Ф. Силонова | Предыдущий | Следующий |
