Раздел II. Независимость Америки, 1761-1782 гг.

Семилетняя война

Никогда Англия не играла столь важной роли в истории человечества, как в 1759 г. Это был год ее триумфов во всех уголках Земного Шара. В сентябре пришло известие о победах под Минденом и у берегов Лагоса; в октябре -- о взятии Квебека; ноябрь возвестил о разгроме французского флота у мыса Киброн. "Нам приходится каждое утро спрашивать, какая еще победа одержана, -- шутливо заметил Горацио Уолпол, -- из опасения пропустить хотя бы одну".

Но беспрецедентное значение Семилетней войны заключается не столько в количестве одержанных побед, сколько в важности их последствий. С Россбаха началось воссоздание Германии, возрождение ее политической и интеллектуальной жизни, начался долгий процесс ее объединения под эгидой Пруссии. Победа при Плэсси открыла новую эру, когда впервые со времени Александра Македонского стало сказываться влияние Европы на народы Востока. Мир по витиеватому выражению Бурка " увидел одну из северо-западных рас, внедряющую в самое сердце Азии новые манеры, новые доктрины, новые институты". С триумфа Вулфа на высотах Абрахама началась история Соединенных Штатов; устранив врага, страх перед которым привязывал колонистов из Англии к Матери-Родине, разрушив барьер, отрезавший их от бассейна Миссисипи, Питт заложил основы великой республики Запада.

Не менее значительными стали эти победы и для самой Англии. Семилетняя война является поворотным пунктом не только в нашей национальной истории, но и в истории всего мира. До этого относительный вес европейских государств определялся их владениями в самой Европе. Но по окончании этой войны стало не столь уж важно, насколько Англия больше или меньше соседних стран. Она стала уже не просто одной из европейских держав, не просто соперницей Германии, России или Франции. Хозяйка Северной Америки, а в недалеком будущем и Индии, провозгласившая себя владычице морей, Британия внезапно возвысилась над остальными странами, чьи позиции в пределах одного континента обрекали их на относительно второстепенную роль в дальнейшей мировой истории.

В самом деле, едва успела закончиться эта война, сознание своего предназначения, овладевшее английским народом, проявилось в неугомонности, с которой наши моряки стали проникать в самые удаленные моря. Атлантика как бы сократилась, превратившись просто в пролив, разделяющий отдельные части Британской империи. Однако за ее пределами было еще много неизведанных морей, незнакомых с британским флагом. Уже в 1764 г., всего через год после заключения мира в Париже, два английских корабля были посланы в кругосветное путешествие через Магелланов пролив; тремя годами позже капитан Уоллис достиг коралловых рифов Таити, а в 1768 г. капитан Кук пересек Тихий океан из конца в конец и, где бы он ни побывал -- в Новой Зеландии или в Австралии, он объявлял эти земли собственностью Британской короны. Тем самым он открыл новый мир для экспансии английской расы. И государственные деятели и простой народ почувствовали перемену в отношении к их стране. По выражению Бурка парламент Британии провозгласил "имперский характер мира, в котором она, как с небесного трона, надзирает над всеми более низкими органами власти, ведет и контролирует их, не уничтожая ни одной из них".

Народ Британии, проникнутый коммерческим духом того времени, видел в расширении ее огромных владений и сохранении в них монополии на торговлю в руках королевства неистощимый источник своего благосостояния. Торговля с одной только Америкой к 1772 г. почти сравнялась по объему с той, которую Англия вела вначале века со всем остальным миром. Сохранение и защита столь прибыльных доминионов стала с этого момента не только заботой и целью британского правительства, но и решимостью всего британского народа.

Американские колонии

Со времени, когда пуританская эмиграция добавила к Мериленду и Виргинии штаты Новой Англии (Массачусетс, Нью Хэмпшир, Коннектикут и Род Айленд), развитие английских колоний в Северной Америке происходило медленно, но не прекращаясь. Переселенцы все прибывали, хотя и в небольших количествах, и две новых колонии к югу от Виргинии в честь Чарльза (Карла) II получили названия Северной и Южной Каролин. Война с Голландией принесла Британии владение регионом от Гудзона до внутренних озер. Поскольку эта территория была подарена Чарльзом II своему брату, носившему тогда титул герцога Йоркского, она в его честь была названа Нью-Йорком. Часть этой огромной территории отделилась и образовала колонии Нью-Джерси и Делавэр. В 1682 г. отряд квакеров последовал за Вильямом Пенном через Делавэр и в гуще первобытных лесов основал колонию, получившую название Пенсильвании. Спустя долгие годы в саванне генералом Оглторпом была основана колония, названная в честь Георга II Джорджией. Здесь нашли приют сосланные за долги англичане и протестанты из Германии.

Каким бы медленным ни казался этот процесс, население быстро росло и богатело. Его численность в середине восемнадцатого столетия оценивалась в 1200 000 человек белых и четверть миллиона негров, т.е. равнялось почти четверти населения Англии. При этом рост благосостояния даже превышал рост населения. В то время наиболее продуктивными были южные колонии. Виргиния славилась табачными плантациями; Джорджия и обе Каролины -- урожаями маиса, риса и индиго, тогда как Нью-Йорк и Песильвания вместе с колониями Новой Англии ограничивались китобойным промыслом, ловлей трески, а также торговали зерном и лесоматериалами.

Однако северные и южные штаты отличались друг от друга не только в хозяйственном плане. На юге преобладание рабства способствовало развитию аристократического духа и образованию крупных хозяйств. В Виргинии среди богатых плантаторов была даже введена система, обязывающая иметь только крупные земельные наделы. Здесь селились представители старинных английских родов, такие, как Фэйрфаксы и Вашингтоны.

В Новой Англии, напротив, царили характерные для пуритан и сохранившиеся в новых условиях без изменений набожность, доходящая до фанатизма, простота быта, приверженность к равенству и стремление к демократическим порядкам. В отношении образования и политической активности Новая Англия далеко опережала остальные колонии, поскольку поселения пуритан сразу же обзаводились системой местных школ, которые сейчас составляют славу Америки. "Каждый поселок, -- говорилось в особом предписании, -- как только Господь доведет в нем число домовладельцев до пятидесяти, должен назначить человека, который должен научить детей читать и писать, а когда число семей в поселке достигнет сотни, они должны учредить классическую гимназию".

Англия и ее американские колонии

Как бы велики ни были эти различия и как бы сильно они ни влияли на Американскую историю, в то время они не были столь сильно ощутимы, как теперь. В главных чертах своей организации внешне они были, как одно целое. Все они резко отличались от Англии как в религиозном, так и в политическом отношении. Религиозная терпимость была обусловлена такой смесью различных вероисповеданий, какой мир дотоле не видывал. Новая Англия была оплотом пуританизма; во всех южных колониях законодательным образом была установлена епископальная церковь, и ее придерживалось большинство колонистов, однако в штате Мериленд большинство составляли римо-католики; Пенсильвания была штатом квакеров; пресвитериане и баптисты, нашедшие в Америке убежище от преследований у себя на родине, преобладали в Нью-Джерси; лютеране и т.н. "моравские братья" из Германии составляли большинство населения обеих Каролин и Джорджии.

При таком хаосе религиозных убеждений преследование за них стало невозможным еще раньше, чем в самой Англии. То же внешнее разнообразие и в то же время полное политическое единство наблюдалось и в государственном устройстве. Колонии могли быть демократическими, умеренными. олигархическими, но независимо от этого форма управления у них была удивительным образом едина. Первоначальные права собственника, проектировщика или получившего территорию в дар были отменены или потеряли свое значение во всех колониях, за исключением Пенсильвании и Мериленда. Управление каждой колонией осуществлялось 1) ассамблеей, которую избирало население, 2) советом, который в некоторых штатах избирался, в других назначался губернатором, и 3) губернатором, который либо избирался. либо назначался короной.

Назначением этих губернаторов практически и ограничивалось все административное влияние английского правительства. Кем-то было позднее остроумно подмечено, что "мистер Гренвиль потерял Америку потому, что читал американские депеши, чего не делал ни один из его предшественников". Да и в самом деле, было очень мало возможностей вмешиваться в дела колоний. Их привилегии гарантировались королевскими хартиями. Внутренние налоги собирались исключительно ассамблеями, были весьма умеренны и расходовались очень бережливо.

Уолпол, как позднее и Питт, резко отклонил проект на введение акциза в американских колониях. "Я восстановил этим всю Старую Англию против себя, -- возразил он, -- неужели вы думаете, что сделаю то же и с Новой Англией?". Даже в вопросах торговли верховенство метрополии было вовсе не обременительным. Существовали, конечно, налоги на импорт, но их можно было обойти благодаря хорошо налаженной контрабанде. Ограничение торговли колоний Великобританией с избытком компенсировалось коммерческими льготами, которыми американские колонии пользовались как субъекты Британской империи. Поэтому добрые отношения колонистов и метрополии не омрачались ничем, пока их привязывала к ней угроза французской агрессии. Но какой бы тесной ни казалась эта связь, к концу войны дальновидные наблюдатели предугадывали опасность, которая грозила ей именно вследствие полного триумфа Питта в этой войне. Присутствие французов в Канаде, их претензии на весь запад континента обусловливали потребность английских колоний в Америке в защите со стороны Матери-Великобритании. Однако завоевание Канады устранило необходимость такой защиты. Отношение Англии к ее дальним колониям стало просто отношением хозяина к своей собственности, и тут же различия в характере и образе мысли, до поры оттесненные на задний план необходимостью тесного союза, стали более ощутимыми. Пробудились взаимное недовольство и разногласия по вопросам торговли и налогообложения, а главное, большую роль стали играть немалые страхи королевского правительства перед демократической формой общества и его управления, установившейся в колониях, страхи по поводу преобладания там "уравнительных принципов".

Георг III

Пресечь этот республиканский дух, развеять все мечты о самостоятельности колоний и укрепить единство и сплоченность Британской империи было одними из главных целей молодого суверена, который утвердился на троне после смерти своего деда в 1760 году. В первый и последний раз со времени воцарения Ганноверской династии Англия увидела монарха, который решил играть главную роль в ее политике.

И роль, которую Георг III сыграл в истории Англии, была поистине выдающейся. За десять лет он низвел парламент до ничтожного состояния, превратив его в тень, а лояльность подданных обратил в неприязнь. Еще через 10 лет он довел американские колонии до мятежа, закончившегося тем, что они завоевали независимость, а саму Англию поставил на грань краха (так по крайней мере тогда казалось). Такие достижения удаются иногда людям великим, чаще -- безнравственным и расточительным. Георг III не был ни великим, ни безнравственным; просто короля глупее его Англия не знала, за исключением разве что Джеймса II.

Он был очень слабо образован и не наделен природой особыми талантами. Не обладал он и доверием к более умным деятелям, с помощью которых некоторым суверенам удавалось компенсировать собственную административную несостоятельность. Более того, единственными чувствами, которые он питал к выдающимся деятелям, были зависть и ненависть. Он ждал с нетерпением, когда "дряхлость или смерть" смогут одолеть Питта, и когда смерть наконец избавила его от "этого рупора мятежей", он осудил предложение об установлении памятника этому великому министру как "мероприятие, оскорбляющее меня лично".

Однако, как бы глуп и мелочен он ни был, он очень хорошо видел свою цель и с невероятным упорством ее добивался. А целью этой было управлять. "Джордж, -- постоянно твердила ему в юности принцесса Уэльская, его мать, -- будьте королем!". Он называл себя всегда "Вигом Революции" и не имел ни малейшего желания нарушать то, что она по его мнению создала. Но он рассматривал подчинение двух своих предшественников воле и политике министров, как нарушение достижений Революции и узурпацию власти, которую она предоставила короне. И он был исполнен решимости противостоять этой узурпации. Он хотел управлять сам и не то чтобы управлять вопреки закону, но просто управлять, освободившись от диктата партий и министров, стать самому реальным премьер-министром. Легко видеть, насколько такая мечта была несовместима с парламентарной конституцией, окончательно сформированной Сандерлендом¹. Однако Георг был исполнен решимости осуществить эту мечту, и сложившиеся обстоятельства благоприятствовали этому.

Дух якобитизма был сломлен поражением Чарльза Эдуарда, а последующая его деградация окончательно устранила дух непокорства, присущий некогда духовенству и сквайрам. Они были готовы принять участие в политической жизни и сочли благоприятной возможностью для этого долгожданное воцарение монарха, который, в отличие от двух своих предшественников не был иностранцем; монарха, который родился в Англии и родным языком считал английский. С его утверждением на троне тори начали постепенно появляться при дворе, и медленно, но верно партия в целом склонилась к твердой поддержке правительства. С этого момента ее деятельность стала сказываться на направлении политики Англии. Вследствие долгой отстраненности тори от общественной жизни процесс развития политических идей за время с 1668 г. совершенно их не затронул, и теперь, когда они вернулись в политику, они были готовы проявить к новому монарху то же почтение, с которым они когда-то относились к Стюартам. Таким образом к услугам Георга оказалась готовая "королевская партия." Вдобавок к этому Георг имел возможность энергичного расширения ее власти и влияния с помощью средства, которым все еще располагала корона: всякое повышение в должности в церкви или в армии, великое множество постов в гражданской администрации и в суде все еще было прерогативой короны. Если все эти средства патронажа были полностью узурпированы министрами его предшественников, то теперь Георг III возвратил их себе и крепко за них держался. А как мы видим, палата общин сделала патронаж весьма действенным средством управления. Георг воспользовался этим инструментом, созданным Уолполом, для того, чтобы самым бессовестным образом разгромить партию, которую Уолпол возглавлял столь долгое время. Георг видел, что за время долгого пребывания у власти партия вигов распалась на фракции, одержимые духом соперничества,; видел также, что позиции этой партии резко ослаблены, что в народе давно уже зреет недовольство эгоизмом и коррупцией ее представителей. Более 30 лет назад Гэй представил на сцене ведущих государственных деятелей под видом разбойников с большой дороги и воров-карманников. "Подчас бывает трудно разобрать, -- говорил этот остроумный драматург, -- то ли истинный джентльмен действует, как джентльмен с большой дороги, то ли джентльмен с большой дороги изображает истинного джентльмена". И вот теперь, когда "истинные джентльмены" были представлены такими недобросовестными дельцами, как Ньюкасл, общественное негодование было сильнее, чем когда-либо; народ с отвращением отвернулся от старых интриганов и коррупционеров, возлагая надежды на молодого суверена, олицетворяющего по выражению Болинброка характер "короля-патриота".

Отставка Питта

Если бы Питт и Ньюкасл держались вместе, поддерживаемые один -- торговыми кругами, другой -- виднейшими фамилиями вигов и всем механизмом парламентского управления, усилия Георга были бы обречены на неудачу. Но правительство было уже разобщено. Виги, стремившиеся к миру по традиции, сохранившейся со времени Уолпола, были весьма обескуражены гигантскими расходами на войну. Кроме того, высокомерие правящей олигархии толкало их на молчаливый бунт против войны и "Великого Коммонера". Ведь он наперекор их желанию отверг мирные предложения Франции, которая была согласна оставить Англии все ее завоевания при условии ее отказа от поддержки Пруссии. А ведь именно благодаря этой поддержке Фридрих выстоял в изнурительной неравной борьбе в Европе.

Кампания 1760 года была и в самом деле одним из величайших проявлений его военного гения. Потерпев неудачу под Дрезденом, он снова овладел Силезией в результате победы под Лигницем, а затем отразил натиск Дауна, нанес ему поражение у Торгау и отбросил его войско к исходным позициям. В то же время Фердинанд Брауншвейгский успешно удерживал оборону у берегов Везера. Но, несмотря на эти победы, силы Фридриха были истощены. У него не хватало ни людей, ни средств для нанесения хотя бы еще одного решающего удара, тогда как кольцо врагов медленно сжималось вокруг него. У него оставалась одна отчаянная надежда на помощь Питта, но победоносный Питт был близок к закату своей карьеры и падению, что предвещало конец проводимой им политики. Зависть и недоброжелательство его коллег, раздраженных его неоспоримым превосходством, нашли поддержку у молодого короля. Граф Бут, обычный придворный любимчик с характером и способностями камердинера был навязан кабинету министров в качестве его нового члена. Поскольку его знали как выразителя интересов его патрона, вокруг него сразу же сформировалась партия мира. Однако Питт был вовсе не намерен сдаваться. В 1761 г. он предложил расширить военный фронт. Дело в том, что он узнал о подписании договора между дворами Парижа и Мадрида, который вводил в силу Семейный Компакт, и о специальной конвенции, которая обязывала Испанию объявить войну Англии. Питт предложил нанести упреждающие удары: внезапный захват индийской торговой флотилии, находившейся на пути из Индии в Кадис, оккупацию Панамского перешейка и атаку на испанские доминионы в Новом Свете. Но его коллеги отклонили столь дерзкие и масштабные планы. В своем сопротивлении им Ньюкасл был поддержан большинством вигов. Напрасно Питт грозил отставкой, провозглашая свою ответственность перед народом. В октябре его отставка состоялась, и это коренным образом повлияло на положение дел в Европе.

Окончание Семилетней войны

"Питт разжалован! -- писал один французский философ, -- это стоит двух побед!". Фридрих был повергнут в отчаяние. Но Георг увидел в устранении своего могущественного министра возможность реализовать свои давно вынашиваемые планы. И все же призыв Питта был услышан народом. Когда он шел в Лондонскую ратушу, горожане хватались за колеса его экипажа, обнимали его лакеев и даже целовали его лошадей. Разрыв же вигов со своим вождем оказался на деле роковым ударом по ним самим. Ньюкасл понял, наконец, что он освободился от своего великого партнера только лишь для того, чтобы самому быть изгнанным из кабинета серией преднамеренных унижений со стороны молодого монарха. Вслед за ним получили отставку и наиболее влиятельные министры -- виги. Георг почувствовал себя победителем над двумя крупными силами, ограничивающими свободу действий короны: "силы, порожденной популярностью, -- как писал Бурк, -- и силы, обусловленной политическими связями". Возвышение графа Бута до поста премьер-министра ознаменовало полный триумф короля. Бут занял этот пост лишь как проводник королевской воли, а волей короля в тот момент было закончить войну.

Весной 1762 года Фридрих, который наперекор судьбе долго удерживал свои позиции, находился на грани полного краха после прекращения английских субсидий. Только его бульдожья решимость, а главное, -- внезапная перемена в политике России, произошедшая после смерти его врага -- царицы Елизаветы, позволили ему в конце концов выйти из борьбы, не потеряв ни дюйма своей территории по договору в Хубертусберге. К этому моменту Георг и граф Бут уже купили себе мир совсем другой ценой. С бессовестным пренебрежением к национальной чести они не только покинули Фридриха, но и предложили ему ради достижения мира отдать Силезию венгерской королеве, а Восточную Пруссию -- царице. Единственное, что спасло Англию от подобных унижений, -- это исход борьбы с Испанией. Питт недаром подозревал ее во враждебных намерениях и предлагал свои превентивные меры: всего через три недели после его отставки Испания объявила Англии войну. Но 1762 год принес новые триумфы английскому оружию. В самом начале года был завоеван остров Мартиника, сильнейшее и богатейшее из французских владений в Вест- Индии; вслед за ним захвачены испанские колонии Гренада, Санта-Лючия, Сан-Винсент, а затем и такой ценный остров, как Куба. Филиппины, богатейшее из тихоокеанских владений Испании также был захвачены британским флотом. Эти потери вынудили противников Англии заключить мир в Париже. Бут же так страстно желал мира, что довольствовался только Миноркой, возвратив остров Мартиника Франции, а Кубу и Филиппины Испании. Реальные приобретения Англия получила в Индии и Америке. Франция была лишена прав на военные поселения, а затем и полностью вытеснена из Северной Америки. Она отдала Англии Канаду, Новую Шотландию и часть Луизианы до реки Миссисипи. Остальную часть этой провинции она уступила Испании в качестве компенсации за Флориду, которая также отошла к Англии.