Бурк и Революция

В то время как Питт хлопотал за установление дружбы между Англией и Францией, Бурк решил сделать все, чтобы такая дружба стала невозможной. Правда, он уже долгое время был лишен поддержки в палате общин. Его красноречие, позволившее ему на равных соперничать с Чэтэмом во время дискуссии по закону о гербовом сборе, уже набило оскомину большинству депутатов. Продолжительность его речей, глубокий философский характер его аргументов, блеск и экстравагантность примеров, которые он приводил, неимоверная серьезность и в то же время отсутствие должной трезвости и уравновешенности -- все это смущало и утомляло внимающих ему сквайров и промышленников. Он заслужил насмешливое прозвище "Звонка на обед" -- так быстро пустели скамьи, когда он поднимался на трибуну с какой-нибудь речью. На время его энергия снова пробила себе дорогу и чуть было не достигла цели при обсуждении вопроса об импичменте Гастингса; величавая убедительность его обращения к Суду Англии приглушила злословие. Но после того, как импичмент не состоялся, авторитет Бурка снова упал, а приближение старости, -- ему шел уже седьмой десяток -- казалось, сулило ему скорую отставку в палате, где он был одинок и непопулярен. Но и возраст, и разочарование, и одиночество были забыты, когда Бурк увидел, что за Ла-Маншем происходит то, что он больше всего ненавидел: революция, заквашенная на презрении к прошлому и грозящая разрушить социальный порядок, который это прошлое так долго и кропотливо создавало; утверждение доктрины социального равенства, развалившее упорядоченную структуру классов и рангов,; грубая ломка и переделка государственного устройства; упразднение церкви и знати, которые были как ветром сметены за одну ночь. Торжеству того, что он назвал новой политической религией, он решил противопоставить энтузиазм старины. Он был не только великий оратор, но и великий писатель, и теперь, когда парламент оставался глух к его речам, он обратился к нации с помощью пера. В "Размышлениях о Французской Революции", опубликованных в октябре 1790 года, он не только сурово осудил акты грубого насилия, которые запятнали позором произведенные во Франции изменения, но и сами принципы, во имя которых эти изменения были произведены. Глубокая убежденность в необходимости общественного порядка, в ценности преемственности в общественном развитии, "без чего люди уподобляются мухам на солнце", ослепила Бурка настолько, что он не желал видеть иных побуждений, кроме склонности к мятежу или, что еще глупее, -- просто стремления к переменам, -- даже у самых пылких и искренних революционеров, считая, что благородство цели -- лишь средство замаскировать их пороки. Он не усматривал никаких злоупотреблений в прошлом, которые могли бы оправдать разрушение его результатов в настоящем, и считал, что истинная цель революции -- разрушение общества будущего. Он призывал к крестовому походу против людей, которых считал врагами религии и цивилизации, призывал всю Европу собрать армию и подавить революцию, принципы которой грозили разрушением каждому государству.

Питт и Революция

Главным противником такого крестового похода был Питт, и один из наиболее яростных пассажей в "Размышлениях" заканчивался едкой насмешкой над политикой премьера. "Век рыцарства ушел, -- писал Бурк, -- настал век софистов, экономистов и калькуляторов, и слава Европы закатилась навсегда". Но ни брань, ни насмешки не могли свернуть Питта со взятого им курса. В момент выхода "Размышлений" в свет он дал Франции еще одно заверение в том, что не имеет ничего общего с теми, кто замышляет крестовый поход против Революции. "Наша страна, -- писал он, -- намерена сохранять скрупулезно соблюдавшийся до сих пор нейтралитет и невмешательство во внутренние неурядицы во Франции и никогда не изменит этого курса, если только действия Франции не вынудят нас к самообороне". Он был настолько далек от того, чтобы податься реакционной панике, охватившей все его окружение, что поддержал Фокса в принятии закона о клевете. По этому закону решение вопроса о наличии клеветы в той или иной публикации передавалось на усмотрение жюри присяжных, а не судьи, как это было раньше. Тем самым был завершен процесс установления свободы прессы. Питт лично провел этот билль через парламент, и, хотя это событие осталось почти незамеченным на фоне бурных штормов конца столетия, оно явилось одним из важнейших его достижений.

Питт смело проигнорировал порожденные Американской войной опасения по поводу того, что предоставленное нашим колониям самоуправление только подтолкнет их к отделению от Матери-Англии. Он учредил в обеих Канадах Палату Ассамблеи и Совет. "Я убежден, -- сказал Фокс, (который однако был не вполне согласен с Питтом относительно характера конституции, которую следует предоставить Канаде), -- что единственный способ сохранить наши дальние колонии с выгодой -- это дать им право самоуправления". И весь ход дальнейшей истории наших доминионов подтвердил правильность политики одного и дальновидность другого.

Что касается Бурка, то он не нашел поддержки даже в своей собственной партии. Фокс оставался ярым поклонником Революции и на нападки Бурка отвечал с необычайной дружеской теплотой. Ведь до сих пор этих двух людей связывала взаимная симпатия. Лишь фанатизм Бурка положил ей конец. "Ведь дружбу нельзя забыть!", -- воскликнул однажды Фокс и прослезился. "Можно! -- отвечал Бурк, -- я знаю цену моему поведению: нашей дружбе конец!". В стенах парламента Бурк оставался абсолютно одинок. Его "Обращение новых вигов к старым вигам" в июне 1791 года не сумело отколоть от Фокса его сторонников. Питт холодно советовал ему лучше хвалить Английскую Конституцию вместо того, чтобы поносить французскую. "Своей позицией я приобрел много врагов и мало друзей", -- с грустью писал Бурк, обращаясь к французским принцам, покинувшим родину и собиравшим армию в Кобленце. Однако мнение народа медленно, но верно склонялось в его пользу. Быстрая распродажа его "Размышлений" свидетельствует о чувствах англичан, и в самом деле не склонных к одобрению революции в соседней стране. Уж слишком был для этого неподходящий момент. Характер Англии прежде всего определялся тем, что это была промышленная страна. Люди, которые много работали и быстро богатели; те, кто имел способности и возможность стать бизнесменом, косо смотрели на эти резкие нарушения стабильности и порядка, на эту беспокойную и хаотическую деятельность, эти демагогические обращения к человеческим эмоциям, эти абстрактные и часто пустые теории. Англия переживала эпоху политического согласия и общественного благосостояния, эпоху неуклонного экономического роста и могучего религиозного возрождения. Свойственная островитянам изолированность, отсутствие большого интереса к другим народам сперва помешали им увидеть, что это согласие и порядок, этот мирный и гармоничный прогресс, это примирение общества и религии отсутствуют за проливом. Но симпатии, которые Революция поначалу возбудила в англичанах, сразу же испарились, когда стали очевидны насилие над законом и нарастающая анархия во Франции. Теперь эти симпатии разделяли разве что небольшие группки реформаторов, собиравшихся в "конституционных клубах", чьи безрассудные речи лишь усилили негативную реакцию в народе. Но, несмотря на призывы Бурка и вопли знати, бежавшей из Франции, которая только и мечтала о походе на их страну, Европа воздерживалась от войны. Питт также продолжал политику нейтралитета, хотя уже не столь уверенно, как раньше.

Конференция в Пильнице

Его настолько беспокоил ход развития дел на Востоке, что он сорвал план вельможных эмигрантов из Франции, готовивших высадку десанта, и официально заявил Венскому двору, что в случае возникновения конфликта между Францией и императором Англия останется абсолютно нейтральной. Впрочем, император и сам стремился избежать войны с Францией не меньше Питта. А Екатерина II теперь, когда война с Турцией была прекращена, стремилась втравить обе германские державы в борьбу с Революцией, что позволило бы ей единолично завладеть Польшей. Однако ни Леопольд, ни Пруссия не хотели связывать себе руки и ввязаться в такую войну.

Бегство Людовика XVI из Парижа в июне 1791 года поставило Европу на грань войны, но король был схвачен, возвращен в столицу, и на какое-то время, казалось, опасность заставила революционеров во Франции вести себя более умеренно. Людовик не только подписал конституцию, но и призвал императора воздержаться от вооруженной интервенции, которая привела бы к свержению монархии. Поэтому на конференции, состоявшейся в Пильнице в августе 1791 года, Леопольд и прусский король ограничились неопределенной декларацией, призывающей европейские державы объединить усилия для установления во Франции цивилизованной формы правления. Сами же они, воспользовавшись английским нейтралитетом, отказали французским принцам в военной помощи и занялись вместо этого польскими делами. Но мир, который они хотели сохранить, оказался невозможным. Конституционные роялисты во Франции воспользовались раздражением, которое вызвала в стране Пильницкая конференция, и призвали народ к войне, полагая, что она укрепит французский трон. С другой стороны самые яростные революционеры (якобинцы) под влиянием депутатов от южных районов Франции, или жирондистов, целью которых была республика, полагали (вопреки мнению своего лидера Робеспьера), что война объединит нацию и будет способствовать свержению монархии. Обе партии ультимативно потребовали роспуска эмигрантской армии, которую принцы собрали за Рейном. Император Леопольд был склонен уступить этим требованиям и распустить эту армию, но после его смерти в апреле 1792 года Франция объявила войну его преемнику.

Борьба Питта за мир

Царившее среди французов заблуждение относительно революционного энтузиазма в Англии, вселило в них надежду на союз с ней в этой войне. Поэтому решимость Питта оставаться в стороне вызвала в них не только удивление, но и возмущение. Напрасно Питт стремился смягчить это раздражение заверениями в том, что единственным требованием Англии остается неприкосновенность Голландии, что нейтралитет будет соблюдаться даже в том случае, если французы оккупируют Бельгию; напрасно он подкрепил эти заверения сокращением британской армии и сугубо мирным бюджетом, в котором предусматривалось значительное снижение налогов. Мало того, что революционеры продолжали надеяться на помощь Англии в эмансипации Европы, они пришли еще к убеждению, что Англию самое должно эмансипировать и тогда такая помощь будет им обеспечена. Свою первую задачу в этом направлении они видели в организации революции в самой Англии. Они считали, что из под гнета английской аристократии надо освободить не только английский но и другие народы. И первыми шагами, необходимыми для торжества свободы в Англии, они полагали восстания с целью свержения английского ига в Ирландии и Индии. С этого момента французские агенты занимались "сеянием революции" в каждом уголке Британской империи. В Ирландии они установили связь с "Объединенными ирландцами"; в Индии они появились при дворе каждого туземного князька. В самой Англии они стремились распространить революционный дух через "конституционные клубы", и французский посланник Шовелен бурно протестовал, когда деятельность таких клубов была квалифицирована как мятежная и запрещена. О влиянии, которое эта агитация оказала на друзей революции, можно судить хотя бы по той декларации, которой они добились от Фокса и которая гласила, что в такой момент даже дискуссия о парламентской реформе является нецелесообразной.

А тем временем Бурк всю свою энергию направил в письма и обращения, экстравагантность стиля которых искупалась интенсивностью чувств, а главным мотивом был набат тревоги по всей Европе. Он с самого начала поощрял принцев в эмиграции и послал своего сына в помощь к ним в их военный лагерь в Кобленце. "Сейте панику! Сейте террор!" -- писал он им. Однако роялистский террор, который он сеял, поднял ответную волну революционного террора в самой Франции. Это, равно как и угроза войны против императора, заставило обе германские державы расстаться с надеждой на мир и объединить свои силы в 80-тысячную армию во главе с герцогом Бруншвейгским, которая в августе месяце медленно двинулась на Мец. Франция, хоть и была инициатором войны, оказалась к ней не готовой и вначале совершенно беспомощной. Ее армия в Бельгии при первом же столкновении с врагом обратилась в постыдное бегство. Паника быстро передалась от армии всему населению и приняла самые ужасные формы, сопровождавшиеся насилием и грабежами. 10 августа при известии о приближении армии Брауншвейга толпа ворвалась в Тюильри, и по ее требованию Людовик, нашедший себе пристанище в здании Ассамблеи, был извлечен оттуда и заключен под стражу в башне Тампль. В сентябре, когда генерал Дюмурье отважными действиями и искусной дипломатией остановил продвижение союзников у Аргоннского ущелья, толпы наемных убийц умертвили роялистов, находившихся в тюрьмах Парижа. Целью этого преступления было повлиять на выборы в новый Конвент, которому предстояло упразднить монархию. Отступление прусской армии, которая понесла такие большие потери от болезней, что не могла и помышлять о взятии Парижа, а также блестящая победа Дюмурье под Жемаппе, бросившая к его ногам Голландию, мигом обратили былую панику французов в неимоверную самоуверенность. В ноябре Конвент объявил о том, что Франция предлагает военную помощь всем народам, сражающимся за свободу. "Все правительства -- наши враги, -- заявил председатель Конвента, -- все народы -- наши союзники". Несмотря на договоры, подписанные всего два года назад, на единственное требование Питта, которым он обусловил нейтралитет Англии, французское правительство решило вторгнуться в Голландию и приказало своим генералам завладеть устьем Шельды.

Франция объявляет войну Англии

Сделать это значило вынудить Англию к войне. С каждым днем общественное мнение оказывало на Питта все большее давление. Ужас сентябрьских избиений и отвратительный деспотизм парижской черни сделали больше для того, чтобы отвратить Англию от Революции, чем все красноречие Бурка. Но даже отзывая посла из Парижа после заключения Людовика в тюрьму, Питт все еще упорно не оставлял надежду на сохранение мира. Он все еще надеялся своим посредничеством положить войне конец и "предоставить Франции решать свои внутренние дела так, как ей хочется". Никогда еще Питт не был столь велик, как в тот час, когда он один во всей Англии отказывался уступить настрою всей нации, требовавшей войны. Даже известие о сентябрьских зверствах могло лишь ослабить его надежду на то, что Франция может воздержаться от завоевательной войны и избежать социальной анархии. В октябре французский агент в Англии докладывал своему правительству, что Питт готов признать республику. В начале ноября он все еще настаивал на нейтралитете Голландии. Не Англия а Франция в конце концов вырвала из его рук мир, за который он так отчаянно цеплялся. Декрет Конвента и нападение на голландцев не оставили ему иного выбора, кроме войны, ибо для Англии было невозможно покинуть такого союзника, как Соединенные Провинции, и допустить французский флот в Антверпен. Но даже в декабре известие о надвигающемся разделе Польши подвигло его на последнюю попытку спасти мир: он пообещал помочь Австрии аннексировать Баварию, если она замирится с Францией, и еще раз заверил Францию, что не вступит в войну, если та воздержится от посягательства на независимость соседних стран.

Однако по ту сторону Ла-Манша его умеренность сочли за трусость, хотя в это время в Англии всеобщие скорбь и возмущение при известии о казни французского короля свидетельствовали скорее о созревшей решимости воевать. Отклонение последнего предложения Питта сделало военное столкновение неизбежным. Дипломатические отношения были прерваны, и в феврале 1793 года Франция объявила Англии войну.